. По желтой траве побежали в разные стороны водяные русалки и ведьмы. Хвост старика с присвистом взвился к помосту.
Боярыня в страхе спряталась за спину мужа. Симеон прирос к креслу.
Снова ухнули сурьмы. Прежде чем толпа успела опомниться, исчезла нечистая сила, и перед помостом пали ниц одетые в длинные саваны девушки. Часть из них, горбатые, безглазые и хромые, повалились одна на другую, выросли в чудовищную, беспокойную глыбу и, окруженные скоморохами, посбрасывали рубахи.
Ряполовский вопросительно поглядывал на жену и не знал, рассердиться ли или одобрить лицедеев.
– Сплясать для господарей! – запетушился старик и, точно крыльями, взмахнул руками.
Под грохот барабанов, медных рогов, гуслей, волынок, непристойно перегибаясь, двинулись один на другой два ряда скоморохов.
Притаившийся за помостом поп сокрушенно покачал головой:
– Позоры некаки со свистаньем, и кличем, и воплями блудными!
Князь увлеченно следил за пляской, с каждым новым движением лицедеев забывая все более свой сан. Напыщенное величие сменилось выражением детской радости на лице. Когда же пары переплелись, изображая свальный грех, он не выдержал и, притопывая ногами, приказал пуститься в пляс всем холопям и девкам.
Поп вцепился пальцами в свою бороду.
– О, лукавыя жены многовертимое плясанье! Ногам скаканье, хребтам вихлянье! Блудницы!
И, не отрывая жадного взора от шутов, угрожающе крикнул боярину:
– Аще бо блуду споручествуешь, неотвратно будеши пещись в огне преисподней!
Пораженный дерзостью попа, Ряполовский в первое мгновенье до того растерялся, что хотел было подать знак холопям прекратить пляс. Но, охваченный вдруг буйным порывом бесшабашного озорства, скатился с помоста.
– Пляши!
Поп съежился и ухватился за балясы.
– Пляши! – уже властно крикнул Симеон.
Тиун и отказчик подхватили попа и толкнули в толпу. Скоморохи с воем набросились на него и, раскачав, высоко подкинули над головами.
Князь закатился жужжащим смешком.
– Вот то плясанье! Вот то не в причет скоморохам!
Пелагея умоляюще взглянула на мужа.
– Беды не накликать бы…
– А ты сама бы распотешила муженька!
Ожившая боярыня, подобрав ферязь, вразвалку спустилась с помоста и взмахнула платочком. За ней, верхом на шутихе, поскакала боярышня.
Уже солнце садилось, когда усталый боярин возвращался с потехи в хоромы.
Выводков и Клаша подстерегали его у тына. Едва Симеон приблизился ко двору, девушка юркнула за тын, а Васька неподвижно распластался на усыпанной, по случаю праздника, желтым песком дорожке.
