По дороге поползли какие-то странные тени. Клаша зорко вгляделась в мглу.
– Гомонят… – шепнула она испуганно и припала к меже.
Рубленник взялся за оскорд.
– Никак тятенькин голос? – удивленно пожала плечами девушка.
– Не подходи! – замахнулся староста.
Старик попятился в сторону.
– Онисим аз. Аль не признал? – И, поддразнивающе: – Милуетесь, голубки? А аз упрел, вас, охальников, сдожидаючись. – Он подошел ближе. – Людишки наши в посад задумали путь держать, для прокорма, а вы тут челомканьем кормитесь.
Васька заторопился:
– Коль идти, и мы не отстанем.
Губы старика коснулись уха холопя:
– Отказчик, сказывают, веневской тут бродит. Пытает, не охоч ли кой пойти в кабалу к вотчиннику Михаилу.
Охваченный неожиданным сомнением, рубленник судорожно стиснул в руке оскорд.
– Ужо не Клашу ли ты затеял продать?
Старик зло окрысился:
– Пораскинь-ко умишком, соколик. Хлеба-то второе лето нюхом не нюхали – раз; продавали допрежь зерно алтын за четверть, а ныне князь-бояре положили тринадцать алтын – два, выходит… – Он хлопнул себя по бедрам и сплюнул. – Да чего тут и сказывать. Нешто счесть все недохватки холопьи?!
Выводков пронизывающе взглянул на девушку.
– За тобой, Клаша, молвь.
Она растерянно переминалась, не решаясь высказать свое мнение.
– А ежели отказчик тот девок ищет для опочивален боярских? – с присвистом процедил рубленник. – Ежели на погибель дочь отдаешь?
Онисим перекрестился:
– Чему Богом положено быть, то и сбудется. – И с пришибленной покорностью покачал головой: – Да и не все ли едино, где постелю стелить: в Веневе ли аль у князь Симеона.
– Замолкни!
И Васька упал в ноги Онисиму.
– Бога для потерпи. Дороблю хоромины – челом ударю боярину. Авось обойдется, да отдаст он мне Клашеньку без греха…
Обливаясь слезами, Клаша припала к сухой руке отца:
– Перегодил бы, отец…
Онисим растроганно прижал к себе дочь.
– Пошто и не перегодить.
Выводков вскочил, сгреб в объятья старика и трижды поцеловал его из щеки в щеку.
