На дороге замаячила тощая, как высохшая осокорь, тень спекулатаря. Сдержанный говор толпы сразу оборвался и перешел в напряженное ожидание.
Остановившись у кургана, спекулатарь высоко воздел руки и молитвенно закатил бегающие рысьи глаза.
– От господаря нашего, князь-боярина Симеона, благословение смердам.
Холопи упали ниц.
– Внял боярин челобитной. Жалует вас прокормом, кой измыслите сами себе на слободе.
Весело поднялись людишки и поклонились спекулатарю в пояс.
Вечерело. Брюхо неба разбухло черными, слегка колеблющимися облаками. Из леса, цепляясь за сучья и оставляя на них изодранные лохмотья, тяжело ползла на курганы мгла. С Новагородской стороны зашаркал по земле мокрыми лапами промозглый ветер, с неожиданным воем взвился и распорол брюшину неба. На мгновение сверкнула серебряная пыль Ерусалим-дороги[17] и снова задернулась черным пологом. В приникшей траве о чем-то тревожно и быстро зашушукались частые капли дождя. Редкие кусты при дороге обмякли, поникли беспомощно и стали похожи на отшельников, творящих в сырой и тесной пещере бесконечные моления свои.
У починка Васька отстал от товарищей и ощупью пробрался в сарайчик.
Вздремнувшая Клаша испуганно очнулась от прикосновения холопьей руки.
– Ты никак?
И, услышав знакомый шепот, с облегчением перекрестилась.
– Со сна почудилось – домовой соломкой плечо лехтает мое.
Выводков по-кошачьи ткнулся и мягко провел головой по ее шее.
– Вечеряла, Кланя?
Девушка сердито фыркнула и отодвинулась.
– С кем гулял, того и пытай.
Горделивою радостью охватили сердце холопа неприветливые слова.
– Выходит, не любы тебе поздние гулянки мои? – И порывистым движением привлек ее к себе.
– Уйди ты, не займай.
Она зарылась головой в солому и смолкла.
Выводков приложился губами к теплому плечику. Клаша не двигалась. Раздражение ее уже улеглось, сменяясь неожиданно охватывающей все существо истомною слабостью.
– Да не с девками аз гулял, а с иными протчими сдожидался боярской воли в слободу идти за прокормом.
Залихватски присвистнув, он до боли сжал покорно поддающуюся прохладную руку.
– Обойди меня леший в лесу, ежели не сдобуду для сизокрылой моей молочка да и жиру бараньего на похлебку!
Лицо девушки ожило в мягкой улыбке. Насевшие было сомнения растаяли, как на утреннем солнце туман.
– Ничего мне не надобно… Токмо бы…
Клаша стыдливо примолкла, но тут же закончила торопливо:
– Токмо бы ты в здравии домой обернулся.
Рубленник поцеловал ее в щеку и встал.
– Прощай. Не отстать бы от наших.
