Войдя в дом, Пронский приказал слуге, стоявшему навытяжку у притолоки двери:
– Поди скажи боярыне, что, мол, князь Григорий Сенкулеевич челом бьет. Да чтобы скорей, не заставляла гостя именитого долго дожидать себя!
Слуга исчез, а Пронский стал прохаживаться по комнате. Черкасский снял шапку и шубу и сел под образа.
– Уф! – отдувался он. – Плотно пообедал, оно и тяжко.
– Сейчас Ольга придет с чаркою вина, – ответил Пронский, нетерпеливо поглядывая на дверь.
– Ольга – хорошее имя, первое на Руси христианское имя! – проговорил Черкасский.
Пронский ничего не ответил, но его лицо бледнело от злости, что жена долго не шла.
Он только что хотел послать к ней еще одного слугу, как вдруг дверь, ведшая в ее покои, тихо растворилась, и женщина в темном, почти монашеском платье, с подносом в руках, опустив глаза, вошла в горницу; шагнув прямо к Черкасскому, все не подымая глаз, она низко поклонилась, потом выпрямилась и остановилась словно вкопанная, не промолвив ни слова.
Двери за ней остались полуоткрытыми; за ними виднелась такая же комната, в которой никого теперь не было.
– А Ольга? – грозным шепотом спросил Пронский.
Жена затрепетала, и поднос заколебался в ее руках.
Пронский с бешенством вырвал у нее поднос и, отдавая его слуге, приказал:
– Княжне отдать, чтобы сейчас же сюда шла!
– Князь Борис Алексеевич! – надорванным голосом начала было просить княгиня, но Пронский, закипая гневом, только взглянул на нее – и она тотчас же робко умолкла.
Слуга поспешно вышел с подносом.
– Ольга не одета… как тому подобает! – прошептала княгиня и взглянула в первый раз на мужа.
Пронский не успел ответить, как уже вернулся смущенный слуга и сказал, что княжна не выйдет, потому что не одета.
Князь Борис закусил губы, кинул злобный взгляд на жену и вихрем умчался из комнаты.
– Князь… батюшка! – обратилась Пронская к Черкасскому. – Откажись ты, ради Господа, от Олюшки!.. – И она с мольбой протянула к нему руки.
Князь Григорий попыхтел и ответил по малом размышлении:
– Люба дочь мне твоя, княгинюшка, силушки-то и нет отказаться…
Он замолчал, словно поперхнулся, встретив печальный, полный укоризны взгляд Пронской.
– Как же люба, коли ты ее ни разу не видывал? – спросила она его.
Черкасский отвел от нее смущенный взор.
Княгиня Анастасия Петровна была из рода Репниных; богатой сиротой выдали ее родственники, не спросясь, за двадцатидвухлетнего Пронского, именитого, но небогатого княжеского сына, известного уже по всей Москве своими зловредными похождениями и необузданными кутежами. Князь женился на сироте только из-за богатства и сразу же стал обхаживать ее, чтобы она передала ему в полную собственность все свои поместья, вотчины и деньги. Молодая женщина, доверчивая, любящая всем своим юным сердцем, привязалась к своему красавцу мужу и, конечно, охотно отдала ему все. Ему только и нужно было этого. Едва родилась дочь, он окончательно покинул ее. Однако, прежде чем расстаться, он ежедневно терзал ее – сперва нравственно, а когда она решительно отказалась идти в монастырь, то и телесно.
