– Кто тебя, сокола, обидит! Кваску холодненького не изопьешь ли? – заботливо спросила домоправительница.
– Не вредно бы! – ответил боярин, разваливаясь на лавке.
– Сама схожу и принесу! – И Матрена вышла из столовой.
Боярин проводил ее долгим взглядом и прошептал:
– Ишь, как заботится, словно голубка вокруг голубя. Гм! Голубь! – он ухмыльнулся. – А того не знает, что я ей готовлю! Чай, осерчает?
Вернулась Матрена с круглым деревянным подносом, на котором стоял кувшин с квасом. Григорий Сенкулеевич припал толстыми губами прямо к кувшину.
– Смотри, князинька, не вредно ли? – осведомилась Матрена, но князь только промычал что-то в ответ.
Напившись до отвала, едва переводя дух, он отвел кувшин с квасом и повалился на лавку.
– Теперь соснешь маленечко?
– Гм! – промычал князь и тут же заснул.
Матрена Архиповна села возле него и стала оберегать сон своего повелителя. Раза два она грозно махнула вошедшему было убрать со стола служке и послала сказать, чтобы в доме все было тихо: боярин, мол, почивает после трапезы.
Но почивать князю удалось недолго. За окнами послышались звон колокольчиков и фырканье коней.
Матрена Архиповна тихонько поднялась с лавки и на цыпочках пошла вон. В дверях она столкнулась с бежавшим к ней мальчиком.
– Ты куда, постреленок? – шепотом спросила она.
– Князь Борис Алексеевич пожаловали! Сейчас будут здесь, велели упредить! – шепотом ответил казачок.
– Поди скажи, князь почивает… ужо князя Бориса примет. Ну чего, оголтелый, уставился?
– Боярин осерчают! – нерешительно возразил мальчик.
– На меня осерчает – не на тебя! Я в ответе буду!
Мальчик убежал, а Матрена вернулась на лавку и стала с любовью смотреть на спящего, прислушиваясь, не уехала ли тройка Пронского; но слабое позвякивание колокольчиков, доносившееся с улицы, свидетельствовало, что князь еще здесь.
– Кто это говорит князю Пронскому: «Приди ужо!»? – раздался властный голос князя Бориса, и, распахнув двери, он вошел в комнату. – Это ты такой издал приказ, Григорий Сенкулеевич? – подбоченясь, грозно спросил он Черкасского.
А тот спросонок не мог понять, в чем дело, и, немилосердно зевая, протирал глаза.
– Князю Пронскому сказать: «ужо»! Да ты в уме, князь? Сам меня звал, да потом вдруг: «ужо»? Нет, князь, за такую обиду дешево не расплачиваются. И не чаял я, не гадал, что вместо родни ворогами станем…
– Стой, стой, князь! Ничего в толк не возьму, что гуторишь такое? – приходя в себя, спросил Черкасский. – Скажи толком, на что осерчал?
