— Папа спрашивает, в чем заключается ваша идеология, — пояснила, фыркнув, Таня. Она уже не могла без смеха смотреть на своего «кузена», который по дороге сюда в вагоне электрички успел объясниться ей в любви и при том в старомодных выражениях. Он ей между прочим тогда сказал: «Глядя в ваши бездонные глаза, у меня на сердце что-то тает…» А Таня ему ответила: «Это неграмотно, вроде записи в чеховской жалобной книге: „Подъезжая к сией станции, у меня слетела шляпа“». Альфред ее не понял и решил, что она просто кокетничает.
— Таня! — с упреком сказала Надежда Павловна. Она никак не могла прийти в себя от признания Тани, что та «порвала с этим губастым дураком». Матери хотелось излить свои чувства мужу, но ее останавливало, во-первых, присутствие людей, а во-вторых, она хорошо помнила, что Николай Осипович с грустью принял сообщение о предстоящем замужестве дочери. Пожалуй, он теперь обрадуется.
Альфред услышал слово «идеология» и оживился. Он должен выполнить поручение Кнаббе! И тем более, что рыба сама клюет! Вы хотите идеологию? Пожалуйте! Альфред Семенофф (именно офф, не ов!) еще вам покажет, где зимуют… Кто? Олени? Моржи? Раки!.. Какие странные здесь поговорки.
— У нас во всем наблюдается прогресс, — важно сказал Альфред. У него сильно билось сердце, он опасался оказаться не на высоте и лихорадочно припоминал наставления Кнаббе. — В коммунизм никто не верит, мы знаем, что и вы разочаровались в навязываемой вам… идеологии.
Это слово Альфред произнес не без труда; на своей второй родине он его не слышал ни от родителей, ни от друзей из эмиграции. Там больше говорили о разных средствах разбогатеть.
— Ах, вот как? — с серьезным видом переспросил Николай Осипович. — Мы разочаровались? Это кто же вам сказал?
Альфред вежливо выждал, не скажет ли что-нибудь еще этот осанистый старик, невольно вызывавший уважение, но так как продолжения не последовало, он со всей доступной ему твердостью сказал:
— Некоторые ваши русские коллеги сами высказывались в европейской печати в том смысле, что надо пересмотреть устаревшие взгляды. И кроме того, я слыхал, что и в вашей печати появились книги о том же. Откровенно говоря, дорогой дядя, советская интеллигенция стала на другие позиции!
Альфред остался очень доволен своей речью, которую он вызубрил еще в Берлине.
Сам Альфред не мог бы так гладко построить фразы, к тому же он сам не читал ни «европейской печати», ни вновь появившихся на советском книжном рынке книг. Но это было неважно.
