В Вену Теа въехала в карете, хотя значительную часть пути между Грацем и столицей Священной Римской империи проделала верхом, сопровождаемая огромным вороном, присаживавшемся изредка к ней на плечо. К слову сказать, непростое испытание — имея в виду ворона, а не лошадь, — даже для такой сильной женщины, как графиня Консуэнтская. Вороны и вообще-то птицы довольно крупные, а в Кхаре не меньше трех килограммов живого веса, да и крылья — больше метра в размахе — мешали ему с комфортом устроиться на плече женщины. Опять же, когти. Из-за ворона Тане пришлось испортить дорожный плащ, пришив на левое плечо — ворон предпочитал именно эту сторону — обширную кожаную заплату. Но зато на всех встречных всадница и ворон неизменно производили самое сильное впечатление, да и Кхару, как выяснилось, необходимы были, хотя бы изредка, подобные сеансы «единения», чтобы укрепить ментальную связь с Теа. Однако для столицы империи такой въезд представлялся чрезмерно экстравагантным, если не сказать экзотическим. Поэтому никаких птиц и верховых лошадей: карета, запряженная четвериком и украшенная графским гербом, тяжелое зимнее платье и плащ с меховым подбоем. Но и то сказать, в Вену они прибыли отнюдь не инкогнито. Их встречали серьезные люди, посланные навстречу еще более серьезными людьми. И разместили их, надо отдать должное, со всем возможным уважением и комфортом во дворце Кауниц, принадлежавшем ныне князю фон Эггенбергу. Дворец Августу понравился. Во всяком случае, архитектура высокого барокко его впечатлила. Впрочем, об уюте, как обычно, речи не шло. Торжественно, просторно, холодно и гулко.
— Готично, — определила «это все» Теа.
Август попытался было объяснить спутнице разницу между итальянским барокко и пламенеющей готикой. Но Теа лишь взглянула на него из-под ресниц, обдав волной холодной зелени, фыркнула и потребовала у мажордома огонь в камине, раскаленные угли в жаровнях и много-много — «Вы ведь понимаете значение этого слова?» — очень горячей воды.
— Горячей! — повторила она. — Вы понимаете мой немецкий?
«Вот же ведьма!» — с удивившим его самого восхищением признал Август и более ни во что не вмешивался. Ему было любопытно, что еще потребует Теа. Но, главное — как.
А она вела себя именно так, как, верно, и повела бы себя в подобной ситуации Теа д’Агарис. Осмотрела спальню — массивная кровать под тяжелым балдахином, козетка и бержер[47] в изножье, пара ковров на полу, шпалера на стене, трюмо и легкие полукресла, — посетовала на цветовую гамму — «Не люблю пастельные тона!» — и сквозняк — «Брр! Как холодно!» — и, бросив нечто пренебрежительное, типа «
