– Я буду им, милорд! – прошептал Алико, теряя силы. – У меня, конечно, дурные наклонности, но нужда превратила меня из капризного и дурного человека в убийцу… Вы великодушны, если я умру… не покиньте мою жену!..
Алико с усилием перевел дыхание и свалился без чувств на пол, залитый кровью.
Жена бросилась к нему с криком отчаяния и ужаса, но граф отстранил ее и, приподняв больного, перенес на постель. Около постели лежал его острый кинжал; он разрезал простыни на несколько бинтов и перевязал Алико руку.
Через некоторое время раненый пришел в чувство и уснул вскоре крепким и благотворным сном.
Когда первые лучи солнца осветили равнину, Перси сел на коня, повторив еще раз Алико и жене его, что примет их в число своих вассалов, если они пожелают изменить образ жизни.
Отъехав на полмили от гостиницы, он поднял глаза к светлому, безоблачному небу и произнес с горячей мольбой:
– Боже мой! Я простил от души человека, который покушался на мою жизнь, и если я, ничтожный и слабый человек, отказался от мести и пощадил убийцу ради Анны Болейн, прости и Ты ее, милосердный отец, и помяни ее, как помянул разбойника во царствии Твоем!
В то осеннее время, когда великодушный и благородный Перси проезжал по бесконечным, пустынным равнинам, рискуя своей жизнью и своим положением из любви к Анне Болейн, королева, отдавшись всецело удовольствиям и роскоши, совершенно забыла о прошлом и о графе. То же самое солнце, что блестело над головой всадника, скакавшего по дороге, испорченной осенней непогодой, освещало и роскошные Виндзорские сады.
В конце длинного ряда великолепных комнат молодой королевы находился ее изящный кабинет. Он был совсем недавно отделан и обставлен с баснословной роскошью; драпировки на окнах были из легкой ткани молочной белизны. Корабль привез эту чудесную ткань из Индии. Узницам, что ткали белоснежные занавеси в темнице, было приказано, чтобы нити были такими же тонкими и нежными, как нити паутины, покрывающей стены подземелья. Темнокожая индианка чистым золотом вышила чудесные арабески, а кайма из павлинов яркого шелка придавала работе еще большую прелесть; гребешки на головках горделивых птиц были убраны жемчугом и мелкими сапфирами. Множество экзотических растений и цветов распространяли по комнате свой легкий аромат; восточные ковры не уступали в роскоши и красоте мебели, обитой белым штофом; на полках этажерки из пальмового дерева с инкрустациями из золота и слоновой кости стояло много книг – произведений лучших иностранных писателей; на одном из столов стояли всевозможные приспособления для рисования – кисти, краски – и начатые рисунки. К бронзовому кольцу на потолке была прикреплена золотая клетка превосходной работы: в ней порхал колибри, опуская время от времени миниатюрный носик к искусственным цветам, мастерски сделанным из корней какого-то китайского кустарника, и выпивая каплю подслащенной воды, наполнявшей их чашечки.
