Смельский в это время рыскал по дебаркадеру; он обегал его весь, заглянул даже будто нечаянно в дамскую комнату и, не найдя нигде ни Шилова, ни Анны, вернулся к извозчику.
– Ты наврал, старый болван!..
– Ей-богу нет, господин Смельский, видел я их собственными глазами… Уж кого-кого, а Дмитрия-то Александровича я за версту узнаю, слава богу, третий год он тут… А только вот что…
Старик сделал хитрое лицо.
– Вот что, спросите-ка вы у кассира, сдается мне что-то, что они уехали… как будто мелькнуло в глазах, что они на поезд сели, а только за это опять я не ручаюсь; за что не ручаюсь так уже не ручаюсь…
Смельский кинулся обратно на станцию.
Помощник кассира, выдавший билеты, запирал кассу, собираясь идти домой.
Смельский обратился к нему, стараясь придать своему голосу и наружности как можно больше хладнокровия.
– Билеты они не брали, а только что поехали в Петербург, это я сам видел… У нас ведь, знаете, халатное отношение к правилам, сказано – штраф, а и штрафы не берут, поэтому все прямо в вагон лезут, в особенности Шилов… впрочем, у него, кажется, есть карточка…
Смельский не дослушал разглагольствований кассира и пошел обратно к извозчику.
Ему он приказал ехать к даче Краевых.
Смельский познакомился с Татьяной Николаевной недавно только. Ранее этому мешала ее болезнь, но и Татьяна Николаевна ему и он ей очень понравились.
Краева была душевно рада, что мужа ее будет защищать именно Смельский, а не кто-то другой. Бедная женщина почему-то питала уверенность, что если он выступит защитником мужа, то дело непременно должно быть выиграно.
Если бы почему-либо Смельский отказался теперь от защиты, она была бы неутешна.
Но Краева знала, что он любит Анну и ради этого уже не откажется оказать это благодеяние ее родственнику.
И Татьяна Николаевна питала себя надеждой, как больной, который верит в опытность своего врача.
Она часто последнее время беседовала со Смельским о муже, клялась ему, что он не виновен, ссылаясь на сон и прочее.
Смельский выслушивал ее с состраданием и подавал кое-какие надежды на то, что, мол, бог даст, дело примет хороший оборот, что правосудие не допустит наказать невиновного и прочее.
Он нарочно не высказывал своего истинного взгляда на это дело из опасения за здоровье только что начавшей поправляться Татьяны Николаевны.
Он же в числе других, то есть Сламоты и Анны, отговаривал ее от свидания с заключенным впредь до окончательного укрепления ее здоровья.
