К женщинам Чехов, пожалуй, относится особенно придирчиво – неслучайно он одно время восторгался «важностью замысла» «Крейцеровой сонаты». Лаевский в чеховской «Дуэли», рассказывая о своем отношении к Надежде Федоровне, по сути, повторяет Позднышева из повести Толстого: «Когда она с озабоченным лицом сначала потрогала ложкой кисель и потом стала лениво есть его, запивая молоком, и он слышал ее глотки, им овладела такая тяжелая ненависть, что у него даже зачесалась голова… Он понимал, почему иногда любовники убивают своих любовниц. Сам бы он не убил, конечно, но, доведись ему теперь быть присяжным, он оправдал бы убийцу».
Характерный, по мнению Чехова, для женщин мгновенный переход от романтической любви к благоустройству семейного быта, видимо, раздражал самого писателя. Ананьев, главный герой его «Огней», рассказывает своим коллегам: «Женщины, когда любят, климатизируются и привыкают к людям быстро, как кошки. Побыла Кисочка у меня в номере часа полтора, а уже чувствовала себя в нем как дома, и распоряжалась моим добром, как своим собственным. Она укладывала в чемодан мои вещи, журила меня за то, что я не вешаю на гвоздь свое дорогое пальто, а бросаю его на стул, как тряпку, и проч. Я глядел на нее, слушал и чувствовал усталость и досаду».
Не меньшее раздражение вызывали у Чехова и женщины эмансипированные, любящие «без искренности, с излишними разговорами, манерно, с истерией», да и в жизни делающие все не по велению чувств, а по чужому наущению, кому-нибудь все время подражая.
Что же касается любви «в настоящем», то Чехов, вполне вероятно, ее так и не узнал (даже в своих отношениях с Ликой Мизиновой). Описать же ее, однако, все-таки сумел – в своей замечательной «Даме с собачкой». Здесь не влюбленность, не страсть, которые довольно быстро уходят в прошлое, здесь все, что для Гурова и Анны Сергеевны было «важно, интересно, необходимо» и составляло «зерно их жизни». Им обоим хотелось быть искренними и нежными, они оба испытывали чувство глубокого сострадания друг к другу. Чехов смог, думаю, убедить читателя, что главное в любви – это чувство взаимного сопереживания. Но и эту, настоящую, казалось бы, любовь нельзя назвать счастливой – любящие должны все время «прятаться, обманывать, жить в разных городах, не видеться подолгу». Нет, жизнь явно идет не по тем законам, что нужны людям.
Отсутствие общей идеи и, как считает Чехов, быстрая утомляемость от всякого рода невзгод, делают повседневную жизнь людей невыразимо пошлой. Приводить примеры чеховского описания пошлости окружающей жизни не имеет смысла – они есть почти во всех его больших и малых произведениях, включая рассказы периода «многописания». Разумеется, пошлость обыденной жизни вызывает у людей, тонко чувствующих, отвращение. Но, ненавидя пошлость, герои Чехова не противостоят ей, а лишь ощущают себя беспомощными и испытывают неизбывный страх перед жизнью. Дмитрий Петрович Силин, один из персонажей «Страха», жалуется приятелю: «Я, голубчик, не понимаю и боюсь жизни… Когда я лежу на траве и долго смотрю на козявку, которая родилась только вчера и ничего не понимает, то мне кажется, что ее жизнь состоит из сплошного ужаса, и в ней я вижу самого себя. Мне все страшно… Мне страшна главным образом обыденщина, от которой никто из нас не может спрятаться».
