Советы Гоголя, касающиеся религии и церкви, удивили даже многих глубоко религиозных людей, в том числе священников. Возмущен был, кстати, «неслыханной гордостью» Гоголя, решившегося давать церкви подобного рода советы, тот самый епископ Иннокентий, который иконой благословил когда-то писателя. Не совпадала точка зрения Гоголя на православную церковь с мнением уже ушедшего к тому времени из жизни величайшего из поэтов. Незадолго до своей смерти Пушкин, напомню, писал: «Что касается духовенства, оно вне общества, оно еще бородато… Оно не выше народа и не хочет быть народом. Наши государи сочли удобным оставить его там, где они его нашли. Точно у евнухов, у него одна только страсть – к власти… Религия чужда нашим мыслям и нашим привычкам, ну и прекрасно…»
Хотя Гоголь и утверждал в «Выбранных местах», что все в России можно устроить должным образом усилиями одной только церкви, но все же посчитал нужным оправдать в книге систему самодержавной власти. Не было в России, мне кажется, ни до ни после Гоголя такого вдохновенного защитника самодержавия, как он. Даже Тютчев ему в этом уступал. Понимая, что далеко не все его поймут и поддержат, прикрывался Николай Васильевич, защищая царизм, авторитетом Пушкина, которому приписал слова, ни в каких пушкинских изданиях не замеченные: «Зачем нужно, чтобы один из нас стал выше всех, даже выше самого закона? Затем, что закон – дерево; в законе слышит человек что-то жесткое и небратское. С одним буквальным исполненьем закона не далеко уйдешь; нарушить же или не исполнить его никто из нас не должен; для этого-то и нужна высшая милость, умягчающая закон, которая может явиться людям только в одной полномощной власти. Государство без полномощного монарха – автомат; много-много, если оно достигнет того, до чего достигнули Соединенные Штаты. А что такое Соединенные Штаты? Мертвечина; человек в них выветрился до того, что и выеденного яйца не стоит».
Хотя слова эти Гоголем закавычены, очевидно, что говорит их вовсе не Пушкин, а он сам – слишком уж своеобычен гоголевский стиль. О Соединенных Штатах Пушкин, напуганный книгой Токвиля, действительно высказывался подобным образом, но отношение его к самодержавию (и, как уже замечено, к православию) было вовсе не таким однозначным, как пытался представить нам Гоголь. Страницей дальше автор «Выбранных мест» признался, что Пушкин при жизни никогда не писал и никому не говорил о своих симпатиях к самодержавной монархии. Если мы исключим возможность посмертного общения Пушкина с Гоголем, то нам придется согласиться с тем, что Николай Васильевич пушкинский монолог выдумал. Зачем? На этот вопрос Гоголь отвечает вполне определенно: «Теперь всяк, кто даже не в силах постигнуть дело собственным умом, примет его на веру, сказавши: “Если сам Пушкин думал так, то уж, верно, это сущая истина”».
