В конце концов я вытрясла из памяти такую историю, что моя спутница поражённо молчала на протяжении часа.
Французский художник Эдуард Мане умер от гангрены, вызванной застарелым сифилисом. Автору «Завтрака на траве» было так худо, что ему прямо на дому сделали операцию – ампутировали больную ногу, но было слишком поздно, и спасти мэтра не удалось. Обрубок врачи в суете положили в камин – другого места, по всей видимости, не нашлось. И там, в камине, ногу мастера обнаружили впоследствии его опечаленные родственники.
Камин и камино объединились в этой истории, как в шутке толстого московского доктора.
– Что мы всё о ногах да о ногах? – вдруг рассердилась Соледад. – Расскажи мне лучше про свою страну. Вряд ли я туда когда-нибудь доеду… Расскажи про свой город – Ека-те-рин-как?
В Екатеринбурге сейчас непролазная весенняя грязь, бурый ледяной шербет на дорогах. Недоклёванные птицами дикие яблочки висят на голых ветвях, как точки.
Тётя Юля говорит, в Москве вчера выпал снег, а значит, через пару дней он доберётся до Екатеринбурга. Погода к нам всегда приходит из Москвы. На свежем белом пуху появятся птичьи следы, похожие на стрелки для игры в казаки-разбойники.
А здесь – почти лето. Дождей больше не было, к полудню дорога плавится от зноя. У меня обгорел нос, и одежду приходится стирать каждый день: она промокает не от дождя, а от пота. Поля переливаются разными оттенками зелёного и жёлтого и сливаются в небесной голубизне, нарушая правила, которые объяснял в первом классе учитель изо.
Появляются первые маки, краснеют в полях кровавыми каплями.
Вот уже три недели, как я в пути.
День двадцать девятый. Леон
Вот уже почти месяц, как я в пути, и это всего лишь его середина. Леон – большой город, который назвали не в честь льва, как можно подумать, а в честь римского легиона.
Последние несколько дней были очень трудными, о чём честно предупреждал путешественник из видеоблога. Говорил: тем, кто пройдёт от Бургоса до Леона и дальше, до Асторги, сам чёрт не брат. Мы с Соледад к тому же заплутали – у Мансильи ошиблись поворотом и вышли к забору настолько унылого вида, что мне показалось, я в России. А Соледад – что в Аргентине. Пришлось возвращаться. Намотали два лишних километра, а это у пилигримов вызывает самую настоящую ярость. Соледад явно расстроилась…
Допишу позднее, тут происходит что-то непонятное.
Тем же вечером
Соледад отправилась на мессу для пилигримов, почти все ушли на эту мессу, и я была практически одна в дормитории, не считая корейца в двух левых тапках: он внезапно появляется на камино и так же внезапно исчезает. Дормиторий – большой спальный зал при бенедиктинском монастыре, церковный альберго, где вносишь небольшое пожертвование и пользуешься всеми земными благами вроде стиральной машины и койки с одеялом. Одеяла дают далеко не в каждом альберго, а по ночам в Испании совсем не жарко – мне в итоге пригодились и спальник, и куртка.
