День двадцать третий. Фромиста
Тема ног поистине неисчерпаема. В ней мы черпаем силы для того, чтобы идти, она спасает от рваных пауз в разговорах, и даже когда мы с Соледад молчим (за себя это могу сказать точно), то вспоминаем всё новые и новые истории про ноги.
Сегодня на привале я снимала ботинки, кажется, намертво приваренные к коже, – Соледад с сочувствием наблюдала этот процесс и потом сказала:
– Испанский сапог.
В Средневековье была такая пытка, когда ноги несчастных арестантов зажимали в железных тисках, предварительно разогретых в печи. Вряд ли кто-то из моих знакомых святых испытал её на себе – испанский сапог был популярен значительно позднее, в эпоху несвятых инквизиторов.
Полумонахиня Соледад – кладезь познаний. Она рассказала мне о святых Криспине и Криспиниане, покровителях сапожников, которые бесплатно раздавали беднякам обувь и не без помощи этого обращали их в христианство. О вечной девственнице Люции, рассечённой мечом, – перед казнью она успела вырвать себе глаза и отослать их обидевшему её супостату. О святом Бернарде, который водил маленького демона на цепи, как комнатную собачку, и о святом офицере Мартине, отдавшем половину своего плаща озябшему нищему… В городке Фромиста, где мы сегодня ночуем, есть старинная церковь Святого Мартина. «Вот видишь, – сказала Соледад, – осеняя себя крёстным знамением, – не зря его сегодня вспоминали».
После привала вновь приходится надевать ботинки на едва отдохнувшие ноги, и вот это – настоящий испанский сапог.
Мы идём только вдвоём, все прежние призраки-спутники разбежались – только мама тихо следует за нами, как Эвридика, да тётя Юля звонит именно в тот момент, когда я наконец-то нашла кусты, чтобы уединиться. Это действительно талант!
– А у королевы Испании не было ног, – сказала Соледад.
– Как это?
– Австрийской принцессе – будущей супруге Филиппа IV – кто-то преподнёс шёлковые чулки, но мажордом отверг подарок. Сказал: «У королевы Испании нет ног!»
Я вспоминала книги, которые проглотила в последние месяцы и которые прочитала раньше, – все те, что заставляли меня жить. Ну или хотя бы делать вид, что живу. Я мысленно пролистывала каждую: вначале бережно, а потом без всякого почтения хватала за переплёт и трясла, как мешок. Так делают воры, разыскивающие купюры, спрятанные хозяевами (после маминой смерти я нашла в сборнике Цветаевой двести советских рублей), – но мне нужны были не банкноты, а истории про ноги. Чтобы Соледад не оставила меня, игра должна продолжаться.
