На памяти наших отцов такое случилось. Жил в улусе один очень бедный мужик. Была у него только одна шуба, да и та вся в дырах. Самому ему некогда было шубу чинить: уходил он на работу к баю рано, возвращался домой поздно. Усталый приходил, спать ложился.
Много раз просил он жену зашить дыры на шубе. Жена его и слушать не хотела, смехом отделывалась:
— Мороз боится шубы. Никогда к овчине не подходит.
Мужик был человек смирный и не поперечный, спорить не умел. А жена у него была — говорливая да бранчливая. Мало что делала. Спала много. Ленивая была.
Наконец мужику надоело мёрзнуть. И в самый лютый мороз попросил он у соседа коня и полушубок.
— Жену до горы прокатить хочу…
Разбудил жену и свою дырявую шубу ей подаёт:
— Надевай, жена, кататься поедем!
Жена обрадовалась, шубу надела, на улицу выбежала. Едут они на санях от улуса до горы и обратно. А мужик коня придерживает, бежать ему быстро не даёт. Не прошло времени мужику трубку выкурить, — жена от мороза жаться начала,
руками себя похлопывает. Потом задрожала, зуб на зуб у неё не попадает…
— Ой, мужик, домой, скорей домой! — а сама так замёрзла, что и слова, как следует, выговорить не может.
Наконец, домой вернулись — жена скорей к натопленной печке бросилась. Отогрелась немного и давай шубу чинить.
На пользу пошёл урок.
Было это много лет назад, когда старый Шапкай ещё молодым козлёнком по горам бегал.
Ранней весной один шорец с далёкой охоты домой возвращался.
Под вечер поднялся он вверх по долине на самый высокий склон горы. Вокруг посмотрел — на солнечной стороне деревья от свежих соков лоснились. В снегу тёмные круги вытаяли. Первой зеленью земля покрылась.
На полночной стороне деревья в зимней спячке дремали, солнца дожидались, от снега помаленьку отряхивались.
Выбрал охотник место, где снег растаял, остановился на ночлег. Под толстыми ветвями Ели костёр развёл, поужинал. Около самого корня дерева медвежью шкуру постелил. Положил голову на толстый корень и порадовался, что на таком хорошем месте спать будет.
Ветерок подул, ветки калины и рябины закачались, закивали головки первых весенних цветов. Но Ель, под которой расположился охотник, не пошевелила ни одной лапой. Только вершина её зашумела, как будто старая Ель на кого-то сердилась.
— Не на меня ли Ель жалуется за яркий огонь? — подумал охотник. Встал и потушил костёр. Ель словно стала гудеть тише…
