— Чем отличаются? — подал голос всегда хмурый Тор, — Идеалами. У русских нет идеалов. Единственный шанс стать людьми они просрали.
— Нет.
— Он хочет волосатых гурий? — пошутил Фугас.
Я молчу под пытливым взглядом Алекса.
— Чёрт, — выругался парень, — это же был риторический вопрос. Всем и так понятно, что хач от хача ничем не отличается!
Мы вяло смеемся, пытаясь не смотреть в глаза злящегося фюрера. Тот итак постановил, что изымет деньги из общей кассы на покупку нового Корана. Ох уж этот религиозный фетиш! Популярность ислама нужно искать ещё и в том, что само движение является субкультурой. А у любой субкультуры должен быть длинный список отличий от большинства обывателей, и чем яростей он будет выглядеть, тем лучше. Я это чувствовал, потому что сам тяготел к тому, что позволяло максимально оттолкнуться от большинства. Если бы завтра прилетели жидоголовые инопланетяне и начали уничтожать русский народ, то и они немедленно бы стали кумирами для нас, пиплхейтеров.
Но блоггера уже ничем не остановить, и парень набрасывается на Алекса с поучениями:
— Ты хоть знаешь, что антропологически кавказские горцы европеоиды? Что раньше европеоидную расу называли кавказской? Они реально борются против паразитической системы РФ, не то, что мы. Сколько взрывов, убийств, терактов они совершили? Это наши единственные союзники в борьбе с системой, и мы должны идти с ними на контакт, перенимать опыт, которого у нас нет. Знай я каналы, я бы поехал воевать на Кавказ... да я...
И тут, прервав речь Знатока, из ближайшего кафе, носящего какой-то кричаще-варварский характер, вырвалась гремящая толпа. Подступы к ресторанчику, заставленные дорогими немецкими автомобилями, мигом наполнились оскорбительным гортанным наречием. Застучали бубны, по-ослиному запел дудук. Всё превратилось в Броуновское движение, и только пистолеты, которые продырявили небо грохотом выстрелов, щёлкали зло и уверенно. Мы увидели оскаленные, бородатые, пьяные рожи. Золото на зубах, погонах и пальцах. Невеста, танцевавшая лезгинку. Звучали здравницы, которые произносил купленный полковник полиции. Волосатый, весь в бровях, кавказец, разбрасывал в воздухе ворох сторублевых купюр. Не свадьба, а триумф унтерменша. Свадебная какофония, подхваченная шуршанием шин, умчалась прочь. На улице, обесчещенной и обескровленной, точно побывал Мамай. Сам воздух казался изнасилованным.
Мы застыли в бессильной ненависти, и Алекс, глядя на Знатока, спросил:
