Два дня проболталась Зинка на Московском вокзале, выискивая подходящего проводника, чтоб посадил без билета на какой-нибудь южный поезд, а на третий — встретила в буфете короля Лиговки Леньку Орлика. И стала Зинаида его подругой. Владения их простирались от площади Восстания до Обводного канала, и вся шпана этих мест единодушно признала Зинку и ее неограниченную власть. Чем промышлял Орлик — Зинаида не рассказывала, но деньжата у него водились и немалые. Подругу он баловал и щедро задаривал.
— Надень я зараз все цацки, — сверкала бы, как Кремлевская елка… Но я таким добром не дорожила. Спустили мы этот хлам и в Сочи смотались… Тысяч семьдесят тогда прогуляли… старыми, конечно.
В этот период Зинкиного расцвета и встретил ее Федор Самохин, токарь Адмиралтейского завода, передовик производства, «не слезающий», по Зинкиным словам, с доски почета. Встретил и погиб.
Щуплый, неказистый, он и помыслить не смел подойти к ней, но высмотрел, где живет, и издали следил за каждым ее шагом, тщетно пытаясь унять настойчивую боль в сердце, эту непомерную тоску, не отпускавшую его теперь ни днем, ни ночью.
Однажды — не выдержал. Ленькина компания отправилась кутить в «Универсаль», и Федор поплелся за ними, занял место в дальнем углу и тихо напивался, глядя, как веселится королева со своей свитой. Когда заиграли танго, решился, на ватных ногах подошел к их столу и пригласил Зинаиду танцевать. От такой наглости общество остолбенело, а Зинка фыркнула на весь стол:
— Видали, что делается? У кого успех имею?
— Не груби, Зинаида, — сказал великодушный Орлик, — потанцуй с товарищем.
Держа Зинку, словно этрусскую вазу, Федор выплыл на середину зала. Он был почти на голову ниже ее, и когда отважился поднять лицо и встретился с ее холодными, как полыньи, глазами, у него подкосились ноги.
— Меня зовут Федор Самохин, — пробормотал он, споткнулся и наступил на ее белые босоножки.
— А пошел ты… Самохин… — сморщилась, вывернулась из его рук и упорхнула к своему столу.
С тех пор «случайно» встречаясь на улице, Федор осмеливался здороваться с Зинаидой. Она, смотря по настроению, иногда кивала, иногда. бросала «Привет», а однажды остановилась.
— Что-то, парень, ты мне часто на глаза попадаться стал… — и усмехнулась, и прищурилась, и из-под золотистых ее ресниц ударили в грудь Федору Самохину лучи невиданной силы. Он хотел пошутить в ответ, но задохнулся, а она уже отошла, и ее светящиеся волосы застили Федору солнце. После этой встречи Федор написал стихи. Щадя его самолюбие, я не стану их цитировать, но хотел сказать он следующее:
