О начале весны в Ленинграде возвещает Нева. Шуршат и потрескивают дымчато-зеленоватые льдины. Изнуренное долгой зимой, очищается небо. И над памятниками и дворцами воцаряется легкомысленный запах свежей корюшки.
В апреле и мае входит эта маленькая рыбка из семейства лососевых в Неву и Нарову метать икру. Тут и происходит главный улов, и продают ее с лотков на улицах и площадях.
Вот работяга устанавливает на тротуаре ящики. Рядом суетится тетка, явно хмельная, с малиновым распухшим лицом. На ней пятнистый от грязи, словно маскировочный халат поверх ватника и шерстяной платок. Вокруг уже гудит толпа.
— Куда напираешь, — вишь, весы еще не привезли! — отбивается тетка, — да подай ты назад, совсем озверели!
Появляются весы. Продавщица не спеша ворожит над ними, каким-то мистическим способом проверяя их точность. Наслаждаясь накалом страстей, высыпает из тюбиков мелочь и долго изучает накладную. Затем отдирает планки с верхнего ящика, матерится, напарываясь на гвоздь, и, наконец, запускает руку в плотную серебристую массу.
— Кто без бумаги, пусть не стоит! — кричит она осипшим голосом.
Толпа нехотя разматывается в очередь. Торговля началась.
Голова и хвост очереди имеют разную температуру, разные электрические поля, разное философское и политическое мировоззрение. В спектре ее чувств — надежда, страх, отчаяние и торжество.
Главная задача в очереди — контакт с ближайшим окружением. Дружеские связи дают неограниченную свободу: можно сбегать в булочную, на почту или за молоком.
Впереди меня за корюшкой — угрюмая дылда с авоськой пустых бутылок. Это — добрый знак, я уже поймала ее подобострастный взгляд. Сзади ситуация сложнее: бабуся из семейства каракуртов, фея коммунальной справедливости. Оборачиваюсь и пробую ногой воду:
— Ну, не свинство ли за паршивой корюшкой два часа стоять!
— А не нравится, милая, и не стой, никто не неволит, — сопрано и контральто — дуэт Лизы и Полины.
Итак, мы прикованы друг к другу на два часа… если только не случится чудо. И оно немедленно случается. За углом на Плеханова разгружают бананы. Смятение в строю, из глаз старушки льется теплый свет.
— Барышня, вы будете стоять?.. Мне бы отлучиться ненадолго…
— Конечно, идите… я вас запомню.
И вот уже у бабки в кошелке тропические грозди, и дылда впереди разрешилась от бутылочного бремени, и я вернулась с почтамта, где в окошке «до востребования» мне вручили первое письмо от Стива.
…«Моя дорогая девочка, доброе утро! Сегодня — пять дней, как я уехал. Я каждый день старался звонить тебе, но Ленинград дают только ночью, — я не хотел беспокоить. Видишь, я пишу, как обещал по-русски. Не смейся над ошибками. И я тоже обещал не горевать (или не огорчать?), но я был бы сказать неправду… (Oh, my God! I want you to know how terribly I miss you). В Париже все время дождь, очень скучно и я нигде не был, кроме Университета. Но лекция прошла хорошо, и меня пригласили осенью читать еще одну. Я выбрал тему „Завоевание Сицилии норманнами“. Я люблю Роджера Отвиля, потому что он был терпеливый к другим религиям».
