Да не про секс я, а про педагогику!
Хотя, конечно, сходство найти можно. «Впихивание невпихуемого». Здесь — знаний в мозги неука.
Оставил Трифену, с собой на «Ласточке» привезённую, со здешними бурсаками разбираться, сам — на стройку. Первая церковка уже сделана, освящать пора. На казарме — стропила ставят, учебный корпус — черепичкой кроют, едальня — функционирует.
Трёхразовое горячее питание для работников — обязательно. При 14-16-часовом рабочем дне — иначе никак.
Проколы видны: рамы надо из Всеволжска тащить — местные плотники… пусть они чем-нибудь другим занимаются. Стекла. И — стекольщиков. Провалы с коммуникациями. Выгребные ямы — не сделаны. Колодцы — не выкопаны.
Факеншит! Воду с Оки пьют! Некипяченую! Поубиваю всех нафиг! Пока мор не начался.
Дороги, приведение в порядок территории, дренажные канавы… ещё и не начинали.
Прорабы вздумали, было, возражать:
— Вот мы сделаем, а потом…
— А потом переделаете? Не пойдёт. Или делаешь сразу. Или идёшь срубы складывать на Сухону. Фриц, ты чего, людям не объяснил?
Фриц… От ушей можно прикуривать. Тут не курят, но пожар — возможен.
Может, мне его разозлить хорошенько да требушетом во вражеский город закинуть? Лишь бы он плеваться не начал. А то огнемёт с огнетушителем в одном флаконе… — неэффективно. А слюнявчик ему — я опять забыл.
Завозился я на площадке. Тут прибегает воспитанник:
— Ихние преподобия уже на двор пришли!
Пошёл в город. Солнышко уже к закату клонится, день жаркий был. Пахнет… русским летним городом. Прогретой землёй, горячими от солнца брёвнами, чуть — навозом конским, помётом домашней птицы, чуть-чуть — окской водой. Ладаном потянуло. Место то достопамятное. Задний двор церкви Богородицы, где я два горшка древних дирхемов нашёл. Рябинка та кладоискательская листочками шелестит, глухая стена дома наместника из брёвен в два обхвата…
Рядом с домом ворота распахнуты. Из ворот выбегает женщина. В слезах. Трифена.
Та-ак.
Факеншит, однако. Чтобы Трифу до слёз довести…
— Кто мою девочку обидел?
Поймал. К груди прижал. Рвётся, плачет.
— Пришлые?
Кивает. Уткнулась мне в грудь и рыдает. Аж кафтан промок.
— Бил? Хватал?
Мотает головой отрицательно. С всхлипами объясняет:
— Я ж… земляк же… как к родному… Хайре! (радуйся!)… а он…
— А он — что?
— А он… ехидно так… А, каппадокийка? И… там… пошутил… Ы-ы-ы.
И снова — в рёв. От обиды. Но уже не так безысходно. Омывание слезами ран душевных.
Типа — понятно. В каждой местности есть для соседей обидные прозвища. «Чурка» — просто первое, что на ум приходит. Как европейские греки из Салоник называют малоазийских греков — или именно из Каппадокии? Именно женщин? — не знаю. Откуда Трифа знает — тоже не знаю. Но вот, насмешку уловила, восприняла как оскорбление.
