Наместник заходит в лавку, усаживается вольготно, купчик мой вокруг него на цырлах:
— Чего изволите-с, ваше преподобие-с?
— А покажь-ка… вон тот сосудец. Елейник? Забавен, забавен.
Как-то привезли мне смоленские елейники. Чимахай с сотоварищи. Отрава в одном была. Порошок-то мы прибрали, а сами сосуды Горшене в руки попали. Ребятишки-гончары их чуток… разнообразили-разноцветили. Самое элементарное: у меня-то глины и красная, и белая. Ещё и серые с Городца появились.
Фактор мой растекается вокруг попа елеем и патокой:
— Приглянулся? Отдам с превеликим удовольствием! Вовсе задёшево! По три ногаты за штуку. А то на полугривну — четыре. С походом для твоей, батюшка, милости.
Наместник крутит в руках сосудец, обозревает товары на полках, млеет от наблюдаемого «богачества», обнаруженного «в зоне досягаемости», и несёт «слово божье». В форме проповеди о греховности существования человеческого в мире тварном, о Страшном суде, где всё взыщется, о важности жизни добродетельной.
Твори добро. Не твориться? — Тогда дай. Тоже — «добро».
«Поделись улыбкою своей
И она к тебе не раз ещё вернётся».
Здесь под «улыбкой» понимаются различные мат. ценности. Под «не раз» — конкретно — сто. Под «вернётся» — посмертный кайф.
— Ты, купец, давно на исповеди был-то? Во-от… Нехорошо о душе своей не заботиться. Приходи завтрева в церкву. За отпущением-то. И, кстати. Пожертвуй-ка храму божьему сии безделицы, частицу от имения своего. И воздастся тебе на небесях сторицей!
* * *
Азбука. Подобные слова наполняют труды отцов церкви и проповеди её служителей. Изо дня в день, в тысячах храмов по всей Руси и за её пределами.
«Да не оскудеет рука дающего!». В смысле: «да не опустеет рука берущего».
«Песенка велосипедиста» — «дай-дай-дай» — столетиями на разные голоса, на разных языках разносится над всем христианским миром. И — дают. За-ради спасения небесного, в страхе божьем.
«С приятностью монах исповедал,
Охотно прегрешенья отпускал.
Епитимья его была легка,
Коль не скупилась грешника рука.
Ведь щедрые на церковь приношенья -
Знак, что замолены все прегрешенья,
И, покаянные дары приняв,
Поклялся б он, что грешник чист и прав».
Я тут вспоминаю Чосера, но на «Святой Руси» — также. Просто Нифонт Новгородский, описывая подобное, менее поэтичен и более зол.
Два обычных ограничения размера «приношения».
Жадность. Что есть, безусловно, смертный грех. Жадины пойдут прямиком в пекло. Но будут не гореть, а без конца драться в Круге Пятом с растратчиками:
