— Думаю, пустое это… Кто сам себе враг? Что за прибыль Годунову царя извести? Теперь ведь, что еще с ним, с первым человеком на Руси, будет, бабушка надвое гадала… Может, и ничего, останется, как был, а может, и худое что приключится.
— Ну, вряд ли что худое! По-прежнему его все слушают: и бояре, и простой люд…
— Надо в Москву скорей ехать. Митька! — крикнул он холопа. — Давай-ка снаряжаться к пути… О-ох, бо-о-же мой! Какая беда с царством Русским стряслась! Не помер бы Димитрий царевич, не скучали б мы теперь, был бы наследник, а теперь — на! — бормотал боярин, снаряжаясь к дороге.
Боярин Лука Максимович был среднего роста, еще не старый мужчина; в его темных волосах и бороде еще только начали появляться серебристые нити седины; лицо его дышало здоровьем, небольшая полнота сообщала боярину сановитость. Он был веселого характера и большой говорун, но вспыльчив, хоть и отходчив, и во время гнева становился крутенек. Ничего общего в наружности между Лукою Максимовичем и Андреем не должно было бы быть. Действительно, они рознились ростом — Андрей был выше, волосами, несмотря на то что у обоих они были темными — волосы приемыша слегка вились и были мягкими, у названого отца они были прямы и жестки, но глаза… странно! Глаза их были чрезвычайно похожи. Один и тот же цвет, одинаковый разрез, рознились они только выражением. Такие сходные глаза могли быть только у близких родственников, а между тем никакого родства не могло существовать между приемышем и его воспитателем.
— А ты чего шубу-то скидаешь? Чай, не стоит и раздеваться на такой срок недолгий — сейчас едем, — заметил Лука Михайлович Андрею, увидев, что последний готовится скинуть тяжелую шубу.
Андрей замялся.
— Я… того… Я в вотчинке остался б, пока что.
— В такие-то дни?! Али с ума спятил?
— До завтра только. Поутру, чуть свет, в Москву отправлюсь.
— Гмм… Что тебе здесь-то делать? Едем-ка лучше.
— Нет, уж позволь.
— Устал с пути, что ли? Уж не больно такой переезд огромный, чтобы так устать.
— Устал… Не от пути, а так, от всего иного… Поднялся поутру раным-рано, все на ногах, — почему-то смущаясь, говорил молодой человек.
— Ну, твое дело! Оставайся, коли охота… Митька! Вели коней седлать — со мной ты и еще человек пяток холопей поедет. Ну, живей беги! А ты, Андрей, завтра беспременно ранним утром в Москве чтоб был, слышь?
— Будь покоен, батюшка, как сказал, так и сделаю.
В комнату вплыла Марфа Сидоровна. Началось прощанье с отъезжающим.
