И несчастный мужик решительно постучался в дверь избы Кузьмича.
* * *
Тихо в избе Ивана. Лучина догорает, но хозяйка не думает вставлять в светец новую. Задумалась она, низко уронив на грудь голову. Дети присмирели. Они ждут, напряженно прислушиваясь к каждому шороху, не отец ли идет. В их представлении появление отца связывалось с появлением хлеба. Они не сомневались, что попытка отцова добыть «хлебушки» увенчается успехом. Миколушка уже мечтал о том, как он будет смаковать хлеб, какой он душистый, мягкий…
Чу! Шорох! Все встрепенулись. Но это не отец, это ветер стукнул дверью в сенях. Опять все притихли. Вдруг Миколушка вскочил.
— Тятька! — вскричал он.
Действительно, с крыльца ясно донесся шум шагов. Дверь распахнулась, и в комнату вошел Иван. Взглянула на него жена и ахнула: он был бледен как мертвец.
Дети воскликнули:
— Принес хлебушки?
Отец не отвечал им. Он сбросил овчину и грузно опустился на лавку.
— Что же хлебца, тятька? — спросил Миколка, тараща свои обведенные синевой глазенки.
— Нетути хлебца, касатик!.. — не сказал, а скорее простонал Безземельный. — В ногах у Кузьмича валялся — не дал!
Иван закрыл лицо руками. Миколушка уткнулся лицом в колени матери и заплакал, приговаривая:
— Ах, как есть хочется!.. Хлебушки бы!
Другие дети грустно поникли головой.
Отдернул руки от своего лица Иван, посмотрел на семью: дети сидели, как замерли, Миколушка плакал, по бледно-желтому исхудалому лицу жены медленно катились крупные слезы.
Ни слова не сказал Иван, встал и опять накинул на плечи овчину. Потом взял со стола большой хлебный нож.
— Ты куда, Иванушка? — спросила, сквозь слезы, хозяйка.
— Куда? — глухо ответил муж. — Хлеба добывать! Ну и не поздоровится же теперь тому, кому со мной повстречаться придется! Уложу его — не пикнет!
И он потряс в воздухе ножом.
— Иван! Побойся Бога! Что ты надумал! — в ужасе вскричала жена.
Но Иван, не ответив, вышел из избы.
* * *
— Ну и темь же!.. Да и погода ж! Эвон и избы его не найдешь… Долго ль мимо пройти в мраке таком?! И луна, как на грех, реже проглядывает… И понесла меня нелегкая! Экую глупость сотворить, — ворчит, кутаясь в шубу, боярин, грузно ступая по сугробам снега одной из глухих улиц Москвы.
Вдруг он почувствовал тяжелую руку на своем плече, и глухой голос проговорил над его ухом:
— Скидай шубу, боярин, да молись Богу… Конец тебе пришел!
Холодное лезвие ножа коснулось его горла. Однако путник не потерялся. Он с силою оттолкнул грабителя.
