— Здорово, мужики!
— Здравствуйте, ваше благородие, — недружным хором выдали они в ответ.
— Чем занимаетесь?
— Так ложки режем, — недоуменно проговорил самый старший.
— На продажу? — решил я подключиться к разговору.
— На Петропавловскую ярмарку повезем, — вздохнув, ответил собеседник. — Вот только возьмет ли кто?
— Почему сомневаетесь?
— Ноне все режут. Много их на торжище-то будет…
— А почему?
— Урожая в энтом годе нет, вот все и мастерят.
— Совсем ничего не собрали?
— А… Посеяли больше. Скотине даже сена нет. Осенью забьем кормилицу, — говорящий отвернулся и смахнул набежавшую слезу.
— Сами есть что будете? — настроение мое портилось все сильнее.
— Кору сосновую ободрали, осенью желуди соберем. Все это в муку и пойдет. Ежели совсем туго, бабы в тесто глину подмешивают. Лебеды энтим летом мало, посохла вся. Из нее хлебушек черный получается, тяжелый да горький. Иной раз бывает, что и вырвет с него, да деваться некуда…
— Сколько вы платите выкупных платежей?
— По восемь рубликов в год… барин, — после секундного раздумья добавил старик. Похоже, он начал понимать, что перед ним птица высокого полета, коль даже чиновник в мундире, увешанном орденами, не вмешивается в разговор.
— А сколько стоит, ну, к примеру, вот эта ложка? — нагнувшись, я поднял грубую шероховатую поделку.
— Так енто мы их дощанками продаем…
— Дощанками?
— Так вот же, — мужик указал узловатым пальцем на короб. — Там их тысяча штучек получается. В том годе по три рублика продавали, в энтом, бог даст, по два с полтинничком дадут. Многие сейчас режут… — добавил он со вздохом.
В этот момент меня осенило. Я понял, как можно хоть немного помочь голодающим крестьянам. План был «сырым», но это было хоть что-то.
— Господин губернатор, а почему бы нам не прикупить несколько дощанок?
— Конечно, ваше императорское высочество, — ошеломленно согласился Горяйнов.
— Я полагаю, что десять рублей за тысячу будут справедливой ценой. Послушай, отец, сколько ложек у вас уже есть?
Услышав этот диалог и поняв, кто перед ними находится, ложкари оцепенели, а потом повалились на землю. Их старшина стал целовать мои туфли. Ошеломленный происходящим, я бросился его поднимать. К счастью, подоспели казаки из конвоя.
— Батюшка, кормилец! Бога за тебя молить будем, — выл мужик, а из его глаз текли слезы.
— Хватит устраивать тут мокрое место, — не выдержал я. — Повторяю вопрос, сколько коробов у вас уже готово?
— Четыре, но один еще не полный…
— Замечательно. В таком случае вот тридцать рублей. Алексей Алексеевич, добавляйте червонец. Одна дощанка будет вашей.
