И вернулась с тоненькой серой книжечкой в руках. И сказала мелодично: «So wie so und ueberhaupt»… и была в этом какая-то ломаная мелодия, как у музейной шарманки.
— Понимаете, обыкновенная семья, — она открыла книжку и с нежностью перелистала ее, — Муж, жена и трое детей. Отец все время пропадает на работе, трудится на благо государства. А дома ничего не делает, все взвалил на жену, которая смотрит за детьми и пытается реализовать себя. Открывает магазин. Они ссорятся — так хорошо написано, все эти пустяки, все эти предлоги, когда он пытается доказать, что она не умеет вести дела… Потому что на самом деле все просто: у него другая. И все боятся в этом признаться, чтобы не ранить детей. Но дети догадываются сами. И история драмы, развода — так легко и просто описано, детским языком!
Я заметила, что она как-то подозрительно увлеклась пересказыванием чужой семейной драмы и щеки ее порозовели. Я вспомнила, что в самый первый урок, когда она зашла в прихожую, нагруженная сумками и авоськами, Анна Мария крикнула сразу: «Мам! Папа уехал в командировку. Просил передать, что приедет в пятницу», — и Кристин, бросив сумки на пол, сказала: «Ну, конечно. Мне в глаза он не мог сказать, что приедет в пятницу».
Я знала, что Кристин не работает, а занимается детьми. Я нашла эту книгу на русском, в чудесном переводе и с замечательными, остроумными рисунками. Я с удовольствием прочитала ее, но все-таки не могла отделаться от тревожного чувства, что Кристин-читатель, к сожалению, нашла в повести Кристин-писателя нечто большее, чем талантливый стиль и удовольствие читать по-немецки.
— Никто не готовит этот чудесный пирог так, как вас.
— Так, как вы.
— Никто не готовит так, как вы.
— Правильно. Грамматически. А практически — нет.
Учитель вздыхает, барабанит костяшками пальцев по залитому дождем окну и признается честно:
— Это не совсем я, это Груша помогала.
— Можно ли сказать: никто не готовит так, как вы и Груша?
— Можно. Совершенно правильно. Грамматически.
…Не знаю, что привлекало писателя Вольдемара больше в наших домашних уроках, — то, что там позволялось сидеть в кресле, говорить о политике, писать диктанты на любимые темы, то, что мы пропускали все, что сегодня было скучно и далеко от жизни, зато болтали о новых детских сказках и мультфильмах — или все-таки чай с лимоном и яблочная шарлотка. Я только знаю, что мне открылся настоящий смысл чаепития в уроках Фани Паскаль и даже закралась мысль, что ее ученик Витгенштейн был порой куда больше увлечен пирогом, чем расстановкой ударений в романах Достоевского.
