Бурзенко от неожиданности немного растерялся. На него со всех сторон смотрели товарищи по блоку. Андрей не знал, что ответить. Кто он есть? Да, над этим вопросом он никогда не задумывался, ибо считал себя все тем же, кем он был два года назад, — советским человеком.
А тот воспользовался замешательством Андрея и, смотря ему в глаза, бросил:
— Ты есть предатель Родины!
— Что-о? — у Андрея заходили желваки.
— Ты не кипятись, — замахал руками незнакомец и вместе с табуреткой попятился назад. — Я тебя не считаю предателем… нет, нет!
— А кто… считает?..
— Там, дома. Дома, на Родине. На Родине тебя считают предателем! И тебя, и меня, и всех нас считают предателями! Изменниками! Мы нарушили устав, мы нарушили военную присягу. Там, дома, нас ждет наказание, статья уголовного кодекса. Это факт! Мы здесь мучаемся, а там, на Родине, для нас в Сибири места подготовлены.
— Вот что, земляки, — немного выждав, продолжал незнакомец, — все мы, выходит, стали людьми без Родины. Это как пить дать. И тут плохо и там хлебом-солью не встретят…
— Да… — неопределенно протянул кто-то из заключенных.
— Но есть люди, которые о нас думают, беспокоятся, — таинственно произнес незнакомец. — Есть русские патриоты! Они собирают армию. «Российскую освободительную армию»! Тот, кто запишется в нее, получит сразу освобождение из лагеря, шерстяное обмундирование и другие привилегии. Вот прочтите!
И он вытащил из кармана пачку листовок.
— Постой, постой, — подался вперед Пархоменко, — а почему армию зовут освободительной? Она что, Родину от немцев освобождает?
— Чудак! — усмехнулся незнакомец. — Не от друзей — немцев, а от врагов России, от большевиков!
Наступило молчание. Первым не выдержал Андрей. Он молча снял с ноги тяжелую деревянную колодку и потряс перед его носом.
— Вот видишь эту штуку?
— Ну?..
— Если ты, шкура, еще рот откроешь, я этой колодкой тебе по морде! Понятно?
Незадачливый вербовщик съежился.
— Убирайся отсюда, гадина…
Тот, видимо привыкший к тому, что его награждают кулаками, вскочил и попятился к двери.
Пархоменко сгреб листовки и сунул их в карман.
— У нас в нужнике нынче бумага кончилась…
Под улюлюкание вербовщик выскочил из блока.
Утром, после проверки, Андрея оставили в лагере. Его вызывали в канцелярию гестапо.
Низкое каменное здание, темные глазницы окон. В дверях лагершутце — полицейский из заключенных уголовников. Он лениво курит сигарету, прислонясь спиной к дверям. Солнечные зайчики играют на его белесых бровях, ресницах, гладковыбритом круглом подбородке. «Совсем деревенский парень, — решил Андрей, подходя к дверям. — Такой, как и наши ребята… Снять с него только форму…»
