— Всему свое время, — мягко возразил товарищ Михаил.
Он сказал просто, но в его голосе Андрей уловил нотки, присущие военачальникам. Андрей понял, что перед ним один из руководителей подполья. «Наконец-то, — у Андрея радостно забилось сердце, — наконец-то».
— Ну, что ты стоишь, давай сюда чайник, — Иван Иванович пододвинул табуретку. — Садись к столу.
Андрею дали большую вареную картофелину и налили кружку кипятку. Андрей с большим удовольствием откусывал неочищенную картошку маленькими кусочками и запивал горячей водой. Вкусно! И тут он заметил, что Иван Иванович и товарищ Михаил пьют без картошки. Иван Иванович перехватил взгляд Андрея.
— Ешь, ешь. Мы свои съели.
Однако Андрей есть не стал. Он осторожно разломил картофелину на равные части:
— Теперь я вас угощаю.
Они пили кипяток и беседовали. Андрей рассказал свою биографию.
— Я здесь долго быть не собираюсь, — закончил Бурзенко. — При первой же возможности убегу! Вот только товарищей надежных подобрать надо…
— Всему свое время, — Левшенков повторил свою поговорку и, посмотрев Андрею в глаза, сказал, что подпольный центр предлагает ему выступить в «боксерских соревнованиях», устраиваемых уголовниками.
Андрей категорически отказался.
— Развлекать гадов я не собираюсь.
— Нет, ты должен выступать, — возразил Левшенков. — Должен показать всем русскую силу и мастерство советского бокса. Ты должен доказать, что дух советского патриотизма сильнее всего!
Андрей задумался. Успешное выступление на этих «состязаниях», бесспорно, озлобит уголовников. Они донесут эсэсовцам, и те отправят в крематорий…
— Я солдат, — ответил он Левшенкову. — И готов выполнить любое поручение.
Старший санитар Гигиенического института Карл Пайкс был доволен началом дня. Хотя сегодняшнее утро мало чем отличалось от вчерашнего — такой же туманный рассвет и обычный для Бухенвальда сырой, пронизывающий до костей ветер, — но на этот раз пасмурная погода не влияла на настроение политического заключенного Карла Пайкса, в недавнем прошлом молодого, но уже довольно известного врача одной из клиник Ганновера, а ныне старшего санитара Гигиенического института концентрационного лагеря Бухенвальд.
Он считал жизнь такой загадочной штукой, что, сколько ни смотри пристально вперед, все равно не увидишь того, что ожидает тебя завтра. В этой истине Карл Пайкс убедился на собственном примере. Застенчивый по натуре и напуганный бурными действиями фашистов, наводивших в старой доброй Германии так называемый новый порядок, молодой врач всячески избегал общественных выступлений и сторонился всего того, что, по его мнению, могло скомпрометировать доброе имя нейтрального человека. Пайкс был далек от политики. Он мечтал о карьере хирурга.
