Человек идет один среди тишины и покоя, только потрескивают под его ногами сухие ветки и насвистывают на деревьях птицы свою извечную простенькую песенку.
Но разве до птичьих песен тебе и до этой торжественной красоты древнего леса, если ты вконец обессилен, если все на свете сосредоточено для тебя сейчас в одном: не упасть, удержаться на ногах, идти вперед?
Михаил пробирался сквозь поросль, за которой — он это заметил еще издалека — начинался свободный, светлый от солнца дубовый лесок, но у самого края зарослей его остановил мощный лесной завал. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять трагедию, разыгравшуюся здесь во время бури. Огромный вековой дуб, некогда одиноко поднимавший над лесом круглую кудрявую шапку, приговоренный временем, подточенный дуплом под самое корневище, был сломан бурей и упал прямо на своих молодых соседей, которые прятались под ним от холодных ветров. Дуб не клонился, не трещал, не скрипел — смело встретил шквал, налетевший издалека, встретил так же, как встречал уже тысячи шальных вихрей за свою долгую жизнь. Но слишком много сил растратил он на те твердые листья, что шумели на его черных ветвях и мертвым слоем лежали на земле, истлевая, превращаясь в прах. Слишком щедро родил он твердые круглые желуди, сеял их, создавая этот лес. Не осталось сил у старого дуба, чтобы выстоять против ветра, и подломился он у самой земли и упал, тяжко вздохнув. Гул пошел по земле. Содрогнулась она до самых глубин, потрясенная смертью. А падал дуб не один: он скосил десятки деревьев — молодых, еще не окрепших дубков, гибких белокорых берез и колючих стройных сосен. И они полегли рядом с дубом, покорные и несчастные.
Даже мертвый, дуб поражал своей силой и величием. Его толстенный дуплистый ствол лежал среди повергнутых ниц деревьев, как гранитная гора, и звери должны были обходить его, птицы облетали стороной, воды не текли под него, потому что он был тяжелый как камень.
Михаил стоял перед дубом-камнем недолго: стал пробираться в ту сторону, где поднимались к небу коричневые закраины дупла. Неясное предчувствие заставило его пристально посмотреть вперед, и он увидел... человека.
Это был, видимо, немец — в знаменитой немецкой фуражке с большим угластым козырьком, с наушниками, отвернутыми кверху, на каждом — кнопка. Михаил увидел только голову немца и заметил, что тот давно не брился. Больше Михаил ничего не успел разобрать — со стороны завала грохнул выстрел. Пуля пропела высоко в ветвях, а Михаил упал на землю и выставил вперед автомат. Второй выстрел не заставил себя ждать. Пуля пролетела совсем низко, жужжа и переворачиваясь в воздухе. Михаил еле дождался, пока она умолкнет. Ему казалось, что пуля танцует над ним, чтобы клюнуть его.
