— А вдруг там кто-нибудь сидит? — прошептала Кошкина.
Кощеев встал на колени, запустил руку в пролом и вытащил японский длинный фонарик и пистолет — спрятал еще днем.
— Пусть сидит, — пробормотал он. — Даже интересней будет.
Когда-то, сразу после боев, саперы поторопились или были навеселе, так как бункер не был уничтожен взрывом, а лишь поврежден. Свет фонариков метался по бетонной норе, натыкаясь на стол, жаровню, множество малопонятных вещей. Из трещин в стенах с шорохом сыпались струйки земли и каменной мелочи.
— Здесь я его и захомутал, — Кощеев приблизил рефлектор фонарика к груде смятых одеял.
— Наверное, блох полно, — Кошкина тронула двумя пальцами обитую материей чурку. — Это что?
— Вроде подушки у них. А насчет блох ты зря, при мне самурай ни разу не почесался.
— Значит, привык. Не может быть, чтобы здесь не было блох. А это лампочка? Давай включим?
Они принялись искать выключатель и нашли электрощиток в железном ящике, который вначале приняли за сейф. В ящике оказалось несколько рубильников и пакетных переключателей. Кощеев с опаской включил самый большой рубильник, прислушался. «Пронесло», — подумал он. Электрощиток мог быть подключен к артпогребу или мощному фугасу под бункером.
— Заснул? — Кошкина отодвинула его плечом и включила все, что включалось.
Несколько небольших продолговатых ламп на длинных шнурах медленно зажглись. Потом стало нестерпимо ярко — Кощеев и Кошкина зажмурились.
— Полопаются, — сказала она.
— Пусть! — повеселел он, не без удивления разглядывая свой подземный замок. При свете фонариков бункер казался ему уютной каморкой в центре земного шара, а теперь…
Кощеев проверил все галереи, отходящие от бункера. Запер стальные двери на мудреные задвижки. Разжег жаровню.
— Ни креп-жоржета, ни панбархата, — хохотнула Кошкина. — Зато консервов из лягушатины — бери, не хочу.
Кощеев посмотрел на наклейки.
— Не лягушатина. Вот этот с бородавками — трепанг. А этот — вроде наших чилимов, только покрупнее.
От жаровни несло угаром. Пришлось приоткрыть двери — сразу потянуло свежим воздухом.
Кошкина, без шинели, с закатанными по локоть рукавами гимнастерки, ловко вскрывала консервные банки широким японским штыком и ставила их на жаровню.
— Так и быть, рядовой Кощеев, накормлю тебя омарами и самурайскими концентратами. Есть хочешь?
— Солдат всегда есть хочет — закон войны. — Кощеев тоже сбросил шинель, расстегнул гимнастерку. — А ты хочешь музыку?
— Заводи, Кощеев! Веселую!
