— Интересно… — протянула она. — Ты предлагаешь мне пойти туда? Сейчас?
— Завтра уже ничего не будет… Барахло вынут, а бункер взорвут, как полагается.
— Что у тебя на уме, Кощеев?
— Не трону, не бойсь. Так пойдешь? — он пристально посмотрел ей в глаза.
— И тряпки есть? Не врешь?
— Тряпок больше всего. Как в самурайском магазине. — Кощеев даже не моргнул. — И шелка. И вроде панбархат с креп-жоржетом имеется.
Она засмеялась:
— И новые галоши?
— Галоши не видел, а шлепанцев — завались, и все фабричные, ненадеванные.
— Как в сказке, даже шлепанцы есть. Замок Кощея, а посреди кровать?
— Кроватей не приметил. — Кощеев увидел, что она издевается над ним, и настроение у него сразу испортилось.
А Кошкина видела Кощеева насквозь. Ну был бы он посимпатичней, попредставительней, что ли? Ее первая и настоящая любовь, командир минометной батареи, был писаным красавцем. Убили его под Сталинградом, в самом начале битвы. Потом были другие — кто также погиб, кто сам ушел от нее в связи с передислокацией частей. И уже в Маньчжурии судьба свела с пожилым штабистом, человеком превосходным почти во всех отношениях. Женат и не женат — семья канула где-то во время оккупации. Если бы были живы, разве не откликнулись бы? Но пришили аморалку Кошкиной и ее штабисту. Его — с понижением в должности, ее — с глаз долой в трофейную команду, в ссылку, выходит, до самого дембеля. Как человек военный, Ефросинья Кошкина стойко перенесла очередной удар, не ныла, не тосковала и не злилась ни на кого. Но приближение гражданской жизни пугало ее — ведь сколько баб в России без мужиков, а она перезрелая военная девица. Неужто всю жизнь придется одной куковать?.. И вот — Кощеев. От армейских ухажеров, которым только бы урвать свое, сильно отличался. Но как с таким показаться на люди? Засмеют. Что же ты довел себя до такого вида, солдатик? Ведь другим же был, наверное?
— Ладно, — сказала она задумчиво. — Уговорил. Но если будешь руки распускать, убью.
В БУНКЕРЕ
Они карабкались но крутому склону сопки. Волны холодного воздуха и колючей снежной крупы разбивались об их лица, проникали под одежду, выдувая тепло. У Кошкиной был офицерский фонарик со светофильтрами, и она то и дело включала его — боялась темноты. Зеленый свет падал на груды щебня, обугленные деревянные балки и металлические штыри заграждений, смятые взрывом и гусеницами самоходок. Возле пролома в треснувшей бетонной плите, замаскированной дерном, остановились. Арматурная проволока была аккуратно загнута внутрь.
