— Я все более прихожу к мысли, что сейчас нужнее прокуроров философы, нет, люди искусства — писатели, художники, артисты… Чтобы оттаяли люди, чтобы опять научились отвечать на трудные вопросы… Однажды после отбоя увидел свет в канцелярии. Заглянул за циновку, а там старшина Барабанов при керосиновом фонаре читает тонкую потрепанную книжицу. А на лице — вы бы только видели! — удивление и радость. Какое-то непередаваемо хорошее выражение лица. Я даже подумал, что кто-то другой сидит за его столом. Утром нашел в столе книжку — детский рассказ Льва Толстого «Филиппок»… Тогда я захохотал, потому что ничего не понял. А теперь вижу этот случай совсем в другом свете.
— Значит, все ваше учение пошло зря? Вам снова надо будет учиться на художника или писателя?
— Не в учении дело… Боюсь, не хватит пороху на такое занятие…
— Ну вы скажете! Солдатом быть — пороху хватило, а книжки писать — не хватит? Неужели такой труд?.. Температура все-таки есть. Посидеть бы вам денек в казарме. Я скажу старшине.
— Большое спасибо…
— Вот порошки. Сегодня перед сном два, утром тоже два. Понижающее.
— Не беспокойтесь. Спасибо… А насчет того, какой труд… Показать человеку, каков он, наверное, тяжкий труд. Это и сверхправда, и сверхмужество… И риск.
— Риск?
— Я заметил, мало кому хочется знать о себе всю правду.
— Чудно… Может, все не так? Может, все на самом деле легче?
— Редко кто из больших писателей был признан в свое время… Это страшно.
— Значит, вы будете доучиваться на прокурора?
Посудин не ответил.
— Дела! — Зацепин завозился за дверью.
— Уведет женщину из-под носа, — сказал Кощеев. — Военная хитрость всех прокуроров, а вы уши развесили. Художника слова понимать надо.
— Как тебе не стыдно, Иннокентий, — с обидой откликнулся Посудин. — Ты совершенно не прав.
Кошкина рассмеялась и велела Посудину одеваться.
— Следующий!
Следующим был бравый и подтянутый ефрейтор Зацепин.
— Идите, братва, отдыхайте, — разрешил он. — До ужина можно соснуть.
— Заботливый! — сказал с восхищением Поляница. — Ридный папа! Пока без мамы.
— Тоже стратег, — сказал Кощеев, ему очень не хотелось оставлять «без присмотру» симпатичную санинструкторшу. Тем более что ефрейтор прослыл опасным малым: переписывался сразу с тремя девушками из родного Кузбасса и двумя — из других городов Союза. Его почему-то любили даже младшие командиры, несмотря на его склонность к легкому вранью.
Кошкина распахнула дверь.
— Вы невоспитанный человек, товарищ ефрейтор. Вы намеренно заставляете себя ждать? Вы же последний остались! И кто вам только звание присвоил?
