Кощеев рывком нажал на спусковой крючок винтовки, палец, выдавив лифт, уперся в преграду. Кощеев покрылся от макушки до пят холодным потом. Палец уже задеревенел на неподатливом куске металла, а выстрела не было!
Чайник поплавал в воздухе и с лязгом угнездился на какой-то овальной глыбе. Короткопалая ладонь прижалась к ее керамической стенке. Бормотание оборвалось. Потом Кощеев увидел худое узкоглазое лицо, заросшее неопрятной клочковатой бородой. Убрав чайник куда-то в темноту, человек принялся раздувать пламя — керамическая глыба оказалась жаровней.
Душа диктовала: замри, не пижонь, выжди. Вечная оглядка «а как другие?» донимала Кощеева в самые ответственные моменты его жизни. Он часто поступал «как другие», но еще чаще — вопреки этому пронзительному воплю своей души, жаждущей человеческого коллектива со всеми его достоинствами и недостатками. Кощеев оглушительно клацнул затвором и закричал, срывая голос:
— Тамарэ, сука! — и выстрелил поверх дернувшегося лица.
Рикошетный визг еще крошился в невидимых галереях, а Кощеев уже сидел на костистой узкой спине японца и связывал ему руки брезентовым замусоленным ремешком, вытащенным из своих же брюк. Перепуганный японец не сопротивлялся, лежал неподвижно, уткнувшись лбом в циновку. Электрический фонарик, похожий на длинный кусок водопроводной трубы, валялся тут же, на циновке. Кощеев подкатил его ногой и осветил лицо пленника. Под редковолосой черной бородой змеились глубокие морщины.
Издали пробился заполошный крик Посудина:
— Я здесь, Кеша! Я сейчас! Я иду!
Кощеев поддернул штаны — без ремня совсем не держались. Схватив с полу винтовку и фонарь, бросился осматривать бункер. Химические элементы фонарика были на последнем издыхании. Что-то можно было рассмотреть не более чем в шаге от рефлектора. Но полуприкрытую дверь он увидел сразу. Из щели несло прохладой. Еще один ход сообщения?
Он пробежал по этой галерее несколько десятков метров, натыкаясь на завалы земли и щебня. Впереди забрезжил дневной свет, и он кинулся назад, в бункер.
Японца на месте не было…
Кощеев обругал себя, что не догадался связать ему ноги. Забьется в какую-нибудь нору или чего доброго взорвет себя вместе с бункером!
Словно кто-то толкнул в спину — бежать! На поверхность! Подальше от бункера!..
Японца он поймал в «каптерке» — тот сидел на корточках в одной из ниш и перетирал путы о жестяную обивку ящика с солдатскими шлепанцами. И среди ящиков, как упругая змейка, замершая перед броском, — бикфордов шнур японского типа (с тонкой проволокой в оплетке). Кощеев поднатужился и вырвал шнур с «корнем».
