— Поедем в Покровское, — предложил Дутин. — Там нас пока что на довольствие возьмут, там и дождемся нашего батальона.
В деревне не успела слезть с машины, как меня чуть не сбила с ног бросившаяся мне на шею Шура. Обнявшись, присели на завалинку у какой-то хаты и после первых бессвязных вопросов: «А ты как?» — «Хорошо!» — «Ну, а ты?» — после того как выяснилось, что мы друг друга давно похоронили и оплакали, Шура рассказала мне свою историю.
За эти восемь дней она повзрослела и возмужала. Не осталось и следа от девочки, которая удивленно всплескивала руками, верила во все были и небылицы.
Контуженную, без сознания, подобрали Шуру около переправы через реку Остер артиллеристы. Когда Шура открыла глаза, она увидела стоящих около нее незнакомых солдат и среди них высокого подполковника-артиллериста.
— Жива, сестричка? — с участием склонился над ней подполковник. — Не ранена?
— Не-ет, — неуверенно ответила девушка и для гарантии ощупала себя плохо слушавшимися руками. — Нет, не ранена, просто оглушило.
— А-а… Ну, это ничего, раз только оглушило. Полежишь — все пройдет, — сказал подполковник. — Да что ты ищешь? Лежи, лежи, не поднимайся.
— Где моя сумка? Где она? Мне без нее никак нельзя.
— Какая сумка? — недоумевающе спросил подполковник.
— Как — какая? Санитарная.
— Зачем она тебе? Ты же говоришь, что не ранена.
— Разве я для себя? Я ведь сестра. А раненые как же? Чем я их бинтовать буду? Мне без сумки нельзя.
И, удивляясь тому, что он не понимает таких очевидных и простых вещей, Шура терпеливо пояснила:
— Видите ли, моя военная специальность — сестра, а сумка… Как бы это лучше сказать?.. Ну вот, например, как ваши орудия, — она мое боевое оружие. Вы ведь не бросите ваших пушек, пока можете стрелять из них? Так и я должна быть на своем посту. У каждого свое дело. Я сейчас встану и буду работать.
Но встать она не смогла. Чуть приподнялась — закружилась голова, от острой боли в затылке помутилось сознание, и река и подполковник куда-то поплыли, медленно растворяясь в сером, удушливом тумане. Подполковник присел на корточки, осторожно поправил неловко запрокинувшуюся голову девушки и неумело пригладил спутанные волосы.
— Ишь ты, боевое оружие!.. — Его громоподобный бас смягчился, в голосе прозвучала теплинка. — Везет мне сегодня на непокорных девчонок, — усмехнулся он. — Одна на меня прикрикнула: «Прошу вас не ругаться! Я, дескать, свое дело знаю»; другая, в чем только душа держится, тоже поучает. Ту не уберегли, так уж тебя не оставим. Будем уходить — возьмем с собой. Перенесите сестру в укрытие, в воронку, что ли. Дайте ей воды и хлеба из нашего НЗ, — приказал он, поднимаясь, и, заметив, что Шура опять открыла глаза, прикрикнул: — А ты лежи и не смей противоречить! Нам сейчас не до тебя: видишь, снова начинается обстрел.
