— Что это вы своих не признаете? А ну, марш вперед! Тут всего семь километров до своих, до Красной Армии, а они копаются!
Все повеселели. Дутин, единственный среди нас командир, подал команду, и мы пошли. Впереди послышался клекот и чавканье. Мы бросились за деревья, приготовили винтовки и гранаты, притаились. Медленно выдвигаясь из чащи леса, шел на нас танк, шел осторожно, то и дело поворачивая свою башню вправо-влево, как бы обнюхивая путь. Танк приблизился. С криком «наши!» бойцы высыпали на дорогу. Танк стал как вкопанный, повел своей пушкой-хоботом, потом открылся люк, и из башни показались танкисты. Их сняли на руках. Это был один из тех танков, которые послала на помощь нашей армии Родина!
Впереди еще бой, может быть, и не один. Многим из нас, возможно, не суждено было дойти до своих. Но как не радоваться, не почувствовать нового прилива бодрости и сил, когда Родина знает о нас, помнит о нас и реальная помощь — вот она, перед нами! Можно потрогать, ощутить приятный холодок шершавой могучей брони.
Через час-полтора мы вышли из леса к селу. Здесь собрался большой обоз. Один из шоферов бросился ко мне чуть ли не с объятиями:
— Сестрица, идем ко мне скорее, ты же мне раненых насажала, они ждут тебя!..
Дутин пошел искать начальство, чтобы договориться об эвакуации, а я старалась по мере возможности облегчить страдания раненых. С тоской смотрела я на измученных людей с потрескавшимися от жажды губами. «Как утолить их жажду? Чем накормить?» Выручил меня усатый пожилой солдат, легко раненный; он все время ухаживал за товарищами. Осмотревшись кругом, солдат невесело усмехнулся:
— Да, доченька, трудно будет с таким войском. А ну, айда-те за водой! — скомандовал он шоферам.
Те атаковали колодец, оттеснили ездовых, набиравших воду для лошадей, и с триумфом вернулись к своим машинам. Напоили вдоволь раненых, некоторых умыли, а тяжелым положили на головы мокрые тряпочки. Раненые приободрились и… попросили есть.
Я принялась рыскать по обозу в поисках съестного. Пробираясь обратно к себе, столкнулась лицом к лицу с Катюшей и другими сестрами. Девочки, исхудавшие, измученные, обрадовались несказанно. Мы расцеловались, но не успели перекинуться и словом, как машины, которые они сопровождали, тронулись в путь. Запомнились только красивые темные глаза Кати: они, казалось, стали еще больше и еще красивее. Исчезло из них милое Катюшино кокетство. Они не вспыхивали озорными искорками, а излучали теплый, мягкий свет, который, наверно, успокаивающе действовал на раненых. Взгляд ее был серьезным, строгим, глубоким. Так смотрят обычно люди, только что стоявшие лицом к лицу со смертью и победившие в себе страх перед ней.
