Как ни приятно в штатском платье, уходя в город, я всегда надевала форму. Держась здоровой рукой за маму — правая была на косынке, — я ходила по московским улицам и лихим поворотом головы приветствовала командиров. Они отвечали, приложив руку к козырьку, а я очень гордилась этим. Гордилась подвязанной рукой и хромотой своей, гордилась четырьмя красными треугольниками на петлицах и особенно маленькими беленькими эмблемами-танками. Крошечные танки смотрят вверх, задрав пушечки, а нос мой готов задраться еще выше. В красноармейской книжке записано: «Присвоено звание «старшина». И хотя в глубине души и чувствую, что танкист-то я еще не совсем настоящий, с формой не расстаюсь.
Врачебно-контрольная комиссия определила мне вторую группу инвалидности, с переосвидетельствованием через шесть месяцев. Я получила «Свидетельство об освобождении от воинской обязанности» и пенсионную книжку.
С щемящим сердцем входила я к знаменитому профессору-невропатологу. «Вдруг скажет: не поправится рука, так и останется». Птицей окрыленной вылетела из больницы, когда после долгих исследований на мой робкий вопрос: «Что же будет?» — профессор ответил:
— А будет то, дорогой солдатик, что месяца через два-три начнете рукой действовать, а через полгода и думать забудете, где болело, разве в старости заломит к непогоде, — пошутил он на прощанье.
Буду здорова! Снова попаду на фронт, снова буду в рядах сражающихся за Родину! Но два месяца, полгода? Столько времени сидеть сложа руки, получая пенсию за инвалидность!..
Решила пойти в бюро пропусков танкового управления: может быть, кого знакомого встречу, спрошу совета. И действительно, ежедневные прогулки в бюро пропусков оправдались: встреченный мною майор, которого я смутно помнила по Горькому, сообщил, что в Москве работает тот самый бригадный комиссар, который был с нами в Горьком. Я бросилась к телефону. Тщетно пыталась я набрать номер левой рукой, прижимая трубку к уху больным плечом.
Капитан-танкист со значком депутата Верховного Совета СССР на груди увидел мои затруднения, вошел в будку, набрал номер, сам поговорил с секретарем и выяснил, что комиссар будет в Москве только через три-четыре дня. Заметив мое огорчение, он спросил, в чем, собственно, дело. Красный флажок члена правительства располагал к особому доверию, и я рассказала капитану о всех своих горестях и надеждах. Выслушав меня, капитан нашел совершенно точный ответ на вопрос: «Что делать в течение полугода, пока поправится рука?»
