— Товарищ капитан, нельзя же так! — взмолилась я. — Вам же в госпиталь надо.
— Ты собирайся, иди на КП, тебя комиссар спрашивал, — ответил он, пропустив мои слова мимо ушей.
Сразу попасть на КП помешали вражеские самолеты. Они совсем обнаглели: бомбили без передышки, один за другим входили в пике, видно было, как отрывались и летели черные визжащие бомбы. Захлебывались зенитки, все небо было в белых облачках разрывов.
Сидя в щели, я смотрела в серое небо и со злостью считала: «Один, два, три… шесть… десять… пятнадцать… Пятнадцать!.. Пятнадцать!.. Что такое пятнадцать? Да! Сегодня же пятнадцатое! Сегодня мне восемнадцать лет!»
Я выскочила из щели и побежала к командному пункту.
— Ложись! — крикнул комбриг.
Я бросилась на землю и быстро поползла.
— Сумасшедшая! Кто же бегает под бомбами? — Командир бригады сердился. — Посажу на гауптвахту!
— Товарищ подполковник, ведь мне сегодня восемнадцать лет, я совершеннолетняя теперь.
Некоторое время комбриг соображал, что я ему такое сказала, затем протянул руку:
— Поздравляю, от души поздравляю! Вот и выросла…
В качестве именинного подарка комбриг насыпал мне целый карман конфет и орехов и угостил двумя большими красными яблоками.
— Это тебе как новорожденной, — пошутил он, — а как взрослой сообщаю: за доставленного пленного, давшего ценные показания, командующий армией объявил тебе благодарность.
Прошло еще десять дней, десять дней беспрерывных атак, грохота своих и вражеских орудий, противного свиста мин над головой.
Шинель и сапоги не успевали просохнуть за несколько часов короткой ночи, которые можно было провести в тесной землянке около раскаленной «буржуйки».
Двадцать шестого марта наш батальон должен был овладеть высотой, обозначенной на картах маленьким крестиком — «высота с кладбищем». Так и вошла она в наш лексикон. За высотой проходило железнодорожное полотно, на его путях хозяйничал вражеский бронепоезд. Овладеть высотой, перерезать железную дорогу и уничтожить бронепоезд означало открыть дорогу к Владиславовке, крупному железнодорожному узлу Крыма.
Танки вышли в район атаки в пору, когда ночь как бы нехотя уступала место серому полумраку дождливого дня. Перед Карпечью, воспользовавшись тем, что танки чуть приостановились, я спрыгнула на землю. Сегодня мне предстояло действовать «пешим порядком». С завистью поглядев вслед уходящим танкам, взметающим комья земли, я медленно побрела по полю. Как мне хотелось быть в экипаже одного из них сегодня, особенно сейчас! Вчера погиб санитар Панков, добрейшая душа, милая пятидесятилетняя усатая нянька всем «пораненным да побитым». Погиб Панков, который мог самый мрачный овраг превратить во временный госпиталь. Я все еще никак не могу себе представить, что его уже нет со мной. Погиб мой дорогой помощник, тихий, преданный санитар Панков, который ходил за мной по пятам и ни за что не хотел оставить одну в угрожающем месте. Как трогательно прятал он для меня конфеты и сахар «на черный день!»… А теперь он похоронен в одной из братских могил в районе, обозначенном на карте словом «Сар». Пусть же каждый, кто пройдет мимо этой могилы, узнает о том, что здесь, пытаясь спасти из горевшего танка раненого водителя, погиб мужественный санитар Панков, простой советский человек, для которого ежедневный подвиг стал привычным делом. Вчера его похоронили, и вот сегодня я иду одна по вязкому полю. Сегодня я должна работать за двоих…
