— Так там же я ничего не увижу.
— Когда тебе надо будет смотреть, я скажу. Сейчас пока что надо видеть только нам.
Забралась в танк и примостилась на полу на ящиках со снарядами. Танк заревел и тронулся.
После войны меня, как, наверное, и всех, бывших на фронте, часто спрашивали: «Страшно ли было в бою?» Право же, на этот вопрос ответить чрезвычайно затруднительно. Дело в том, что в бою, когда ты идешь выполнять поставленную задачу, как-то не бывает страшно. И не потому, что я или кто другой такие бесстрашные люди. Просто потому, что некогда бояться. Бой — это выполнение задания, это кусочек очень трудной жизни и работы. Вот именно: работы. Конечно, весьма особой и в необычных для человека условиях. Но ведь не боится же рабочий у станка, что отскочит сейчас стружка и выбьет ему глаз! Ему доверили этот участок работы, и он думает лишь о том, чтобы выполнить свое задание как можно лучше. Не боятся сплавщики, балансируя на бревнах в ревущих водоворотах вешних вод; не думают об опасности строители, бросаясь с мешками песка наперерез воде, прорвавшей плотину; летчик, испытывающий новый самолет, радуется сложному виражу, на который оказалась способной его машина, и не думает о том, что она может развалиться. Так и на фронте. Труженики войны в бою выполняют самое ответственное и почетное задание — защищают Родину. Не говоря уже о превалирующем над всем чувстве долга, — им просто некогда бояться.
Но ехать в бой бездеятельным пассажиром — действительно неприятно. Тебя болтает из стороны в сторону и, как ты ни стараешься удержаться, ударяет обо все самое твердое и острое. На тебе с десяток синяков, на лбу растет здоровенная шишка. В ушах шумит от выстрелов пушки, — она над твоей головой. Танкисты работают, заняты делом. У них перископы, смотровые щели. А ты ничего не делаешь, ничего не видишь и с нетерпением ждешь той минуты, когда, наконец, тебе скажут, что наступил момент и твоей полезной деятельности.
«Хоть бы поскорее мне дело нашлось!» — с тоской подумала я, забыв о том, что моя работа начинается вместе с болью и страданиями других и лучше бы мне вовек оставаться безработной.
Неожиданный грохот сзади, танк рванулся вперед, будто вырываясь из чьих-то цепких рук, схвативших его, и остановился, обессилев. Забился в конвульсиях двигатель и заглох, оборвавшись на какой-то высокой ноте. Стало так тихо, что я испугалась: «Уж не оглохла ли?» Из-за моторной перегородки повалил едкий, удушливый дым.
