– Нотр-Дам д’Отей, должно быть, – проворчал кто-то из полицейских.
Раймонда отошла в сторону.
– Вы разрешаете открыть дверь, мадам? – спросил у нее Буало.
– Делайте что хотите, – ответила она и отвернулась.
Все чувствовали, что еще немного, и она раскается в своем желании им помочь. Лебре и Шапель начали взламывать дверь. Наконец она подалась. Внутри стояли две старые машины десятых годов, а неподалеку от них – серый «Рено».
– Номера сбиты, – констатировал Шапель. – Глядите-ка, да тут засохшая кровь! Похоже, именно эта машина раздавила доктора Гишара…
– А вот и лопата, – сказал Лебре, кивая на прислоненную к стене лопату с трещиной на ручке. – И два чемодана тоже здесь, с инициалами «Ф.Д.». Черт возьми, и велосипед! Вы были совершенно правы, комиссар…
Моро принюхался.
– Да тут не только чемоданы с велосипедом, – объявил он.
– Пусть фотограф сначала все здесь снимет, – распорядился Буало. – Прошу вас, месье…
Засверкала вспышка, разгоняя полумрак гаража, и Лебре, повинуясь указаниям Моро, принялся раскапывать землю у стены. Когда труп Симоны наполовину извлекли из могилы, Буало понял, что Раймонда, которая предпочла остаться снаружи, теперь стоит среди них. Выражение ее лица ему не понравилось, и он отвернулся.
– Что ж, – сказала дочь графа со смешком, – по крайней мере, он избавил меня от этой суки…
Потом она бурно зарыдала и захлебывалась слезами, пока ее не отвели в машину.
– Вы сами его арестуете? – спросил на следующее утро Буало начальник уголовной полиции, протягивая ордер на арест графа.
– Пусть едет Шапель с кем-нибудь из ребят, – ответил комиссар, забирая ордер. – Он хорошо смотрится на фотографиях.
Теперь, когда дело было практически закончено, он утратил к нему всякий интерес. Странно было вспоминать, что больше недели он жил только одной мыслью – найти того, кто убил Мориса де Фермона, и доказать его вину.
Однако уже через несколько часов ему довелось столкнуться с графом – комиссар спускался по лестнице дворца правосудия, а Шапель и Лебре вели арестованного на первый допрос. Безупречно одетый, с орхидеей в петлице, граф обращал на себя всеобщее внимание. Правила требовали, чтобы на нем были надеты наручники, но ему разрешили накинуть поверх цепи наручников плащ, чтобы они не так бросались в глаза.
Завидев Буало, граф Робер де Круассе остановился, поднял руки (плащ при этом сполз, обнажив цепь) и негромко похлопал.
– Браво, комиссар, – самым естественным тоном промолвил граф. – Я никогда в вас не сомневался.
