– И ты… ты не жалеешь? – спросила Наташа странным голосом.
– О чем? Это же все равно что насекомое раздавить. Жалеть о всякой мрази – да за кого ты меня принимаешь?
– Ну а я? Мне-то теперь что прикажешь делать?
– А ты тут при чем? Ты же его не убивала.
– Да, но ты же убил из-за меня! Как мне теперь с этим жить?
– Ах вот оно что! – Полковник понял, что дочь на самом деле ничего не знала, разговор о Луи завела, чтобы сменить тему, и теперь злился на себя из-за того, что так легко купился на ее трюк. – Может, тебе вообще не стоило заводить этот разговор, если уж ты такая нежная?
Едва произнеся эти слова, он пожалел о них. Наташа заметалась по комнате. Молодую женщину всю трясло.
– Я не могу, не могу… – простонала она. – Господи, какой кошмар! Но если ты смог… значит, Симона тоже смогла бы. А я зачем-то ее выгораживала! И комиссару сказала, и Роберу… Кому тогда можно доверять? И зачем? Оставь меня! – крикнула она на отца, который пытался ее успокоить, и метнулась в ванную.
Едва Наташа оказалась там, ее стошнило.
– Рад отметить, что вы оказались пунктуальны, господин комиссар… Куртон, мэтр Филипп Куртон. Я полагал, что вы захотите ознакомиться с моими документами… они на столе. Что-нибудь выпьете?
– Спасибо, я днем не пью.
Маленький номер приличной благоустроенной гостиницы, где предпочитают останавливаться респектабельные провинциалы. Настоящий островок спокойствия в чаду Парижа, где чуть ли не половина гостиничных номеров сдается проституткам за почасовую оплату.
Комиссар возненавидел номер нотариуса с первого взгляда. Буало отдал бы и гостиницу, и мэтра Куртона, и кого-нибудь еще в придачу, чтобы только оказаться в заставленной растениями квартирке на бульваре Тампль. Жена сегодня обещала приготовить на обед какие-то необыкновенные фаршированные кабачки. При одной мысли о них у комиссара потекли слюнки.
Но вместо того чтобы наслаждаться кабачками и запивать их превосходным белым вином, он сидит в видавшем виды гостиничном кресле и с умным видом просматривает документы, которые мэтр Куртон заблаговременно для него приготовил.
Сам нотариус оказался невысоким господином лет шестидесяти с редкими седыми волосами и профилем какой-то благородной, но хищной птицы. Проницательные светло-серые глаза были вполне под стать профилю.
Буало вспомнил, что жена характеризовала мэтра Куртона как человека пугливого. С точки зрения комиссара, дело обстояло как раз наоборот: если уж кого и следовало опасаться, так этого провинциального крючкотвора.
