– Расскажите о Симоне. Вы хорошо ее знали?
– Не очень. Морис ее не афишировал, но иногда я видел их вместе. Она изображала из себя творческую личность и рассуждала о пошиве сумок так, словно собиралась раскрасить потолок Сикстинской капеллы. Хотя я точно знаю, что свои фасоны она таскала из иностранных журналов. Там добавит кармашек, тут еще что-нибудь переделает. Честно говоря, я очень удивился, когда прочитал в газетах, что она убила Мориса. Она уж скорее убила бы кого-нибудь другого – за него. По крайней мере, такое впечатление она на меня производила.
– Может быть, он собирался ее бросить, а она не выдержала?
– Он уже бросал ее несколько раз. Но всегда возвращался.
Буало задал еще несколько вопросов. Когда Арман в последний раз видел Мориса? Что тот говорил, как именно себя вел? Не было ли в его поведении чего-нибудь странного?
– Нет, комиссар, я сто раз над этим думал. Он был такой же, как всегда.
– Вы ведь просили его передать письмо графине де Круассе, не так ли? – добродушным тоном уточнил комиссар момент, о котором Арман упорно не хотел упоминать.
– Вы уже знаете? Тогда мне нечего больше добавить.
Буало поднялся с мягкого кресла, в котором сидел. По правде говоря, ему все надоело, и к тому же у него затекли ноги.
– Вы не должны сердиться на нас, мсье Ланглуа. Мы ведем следствие, и да – порой нам приходится вторгаться на личную территорию, о чем мы глубоко сожалеем.
– Нет, – неожиданно проговорил Арман, глядя ему в глаза, – вы не сожалеете, комиссар. Но это не имеет значения, потому что такой, как вы есть, вы его схватите. Уверен, он от вас не уйдет.
– Вы имеете в виду убийцу?
– Конечно. Кого же еще?
Комиссара было нелегко удивить и почти невозможно застать врасплох, но сейчас у него возникло ощущение, что он только что услышал самую странную похвалу в своей жизни. Усмехнувшись, он распрощался с хозяином квартиры и шагнул к дверям.
После разговора с мужем, который посоветовал ей предупредить родителей, чтобы они не откровенничали с газетчиками, Наташа решила позвонить Верещагиным, но неожиданно передумала, села в машину и поехала на Елисейские Поля.
Мрачноватая и грязная авеню Клиши давно осталась в прошлом, как и скромное жилье на Севастопольском бульваре. Ныне родители Наташи имели возможность взирать из окон бельэтажа на одну из красивейших улиц Парижа. Квартира, которую для них устроил граф, оказалась великолепной – что называется, живи да радуйся. Но восторгов хватило лишь на несколько дней, а затем вид из окон примелькался, жужжанье машин внизу стало докучать, а тот факт, что Верещагиным уже не надо было никуда ходить на работу и ни перед кем унижаться, почему-то принес мало облегчения.
