Как это подло — требовать у нее защиты. Он идет, и толпа следует за ним. Однако он не осознает какой-либо цели. У этого праздника нет другой цели, нежели он сам, чем эти люди, которые громко молятся, и гул от этих молитв. «Прости… Тысячу раз прости…» Он чувствует себя ослабевшим и опустошенным, теряющим осознание своей собственной личности, находящимся в несколько неприятном состоянии, когда не существует больше уже ничего другого, кроме этой статуи, которая раскачивается перед его глазами. Статуя, которую водрузят по его слову на вестготский столбец, где он обнаружил документы. Почему он послушался Илью? Почему он заставил выгравировать на столбце: «Покайся! Покайся!»? У него за спиной раздается мощное «Аве», праздник вновь увлекает его, магия завладевает его миром, вместе с толпой святых и апостолов, вместе с Будэ, который отвернулся, чтобы руководить детским хором. Их взгляды встречаются, и заинтригованный взгляд аббата, кажется, делает ему упрек.
— Что на вас нашло во время процессии? Можно было подумать, что вы за сто лье от нас. Не эти ли самые манускрипты занимают вас до такой степени? — спрашивает Будэ.
Беранже ищет ответ в ворохе запутанных мыслей, которые пьянят его, и машинально роняет:
— Это возможно.
— Вам следовало бы мне их показать.
— Позднее, Анри, окажем сначала честь нашим хозяевам.
Вокруг них — рига месье мэра сияет тысячами огней. Здесь танцуют, пьют, бросают друг другу вызовы. Мэр настоял на том, чтобы пригласить всех трех аббатов по случаю причастия его сына, и, так как он мыслит в широком масштабе, шестьдесят других человек, родственников и друзей скопились здесь. Присутствует даже Арман, предводитель молодежи, и его банда, которые уже задирают подвыпившего мужчину: «Ты рогоносец, бедняга! Ты рогоносец!» Или же они строят гримасы старухам, прежде чем выбрать себе партнерш, чтобы изобразить некое подобие бала гожа[22].
— Эй, папаши! Вы веселитесь?
Беранже, Будэ и Желис удивлены ироничному тону мэра. Он, кажется, подтрунивает над ними. Его рыжие усы блестят от вина. Его толстые и волосатые руки ползут по столу в поисках графинчика с вином. Найдя, он подносит его к своему рту, крича: «Да здравствует Республика!»
Стихийно родившееся чувство гнева у Беранже быстро подавляется Будэ, который сжимает ему руку.
— Спокойно, Соньер, — говорит он ему совсем тихо. — Он не ведает, что говорит. В этой пустой голове ничего не происходит. Для него Евангелием являются книги Виктора Гюго или Мишле, а мы для него являемся антипатриотами, паразитами на теле человечества, которое летит к свободе и прогрессу. Что может он понять в учениях франкмасонов? Он никогда не сможет отличить радикальную демократию от социалистической республики.
