Так что Денис мало-помалу начинал понимать, как здесь всё работает.
Однако муравейник безмолвствовал. Конечно, лягушки-истуканы тоже безмолвствовали, но совсем по-другому. Они безмолвствовали приглашающе, муравейник же был тих, как могильная плита с только что выбитой на ней надписью. Однажды, когда Денис был ещё совсем маленьким, они с родителями ездили на похороны дедушки. Дедушку он совсем не помнил, зато в память врезалась эта надпись незнакомыми пока закорючками (читать он тогда ещё не научился). Эти закорючки пытались говорить с малышом на языке движения элементарных частиц, а он только и мог, что пугаться и цепляться за воротник маминой рубашки.
Из Дениса сыпались вопросы, но Максим не отвечал. Будто сапёр, пересекающий минное поле, он обошёл земляную кучу по широкой дуге, двинулся дальше, угрюмый, как будто выточенный из куска старого сырого дерева. Денис догнал его и взял за руку. Ладонь брата была холодной и тяжёлой как камень.
За первым муравейником последовал второй, затем третий. Дурные предчувствия и большие тонконогие травоядные комары носились над головами.
— Я уже пробовал добраться до ЗОВУЩЕГО СВЕТА, — сказал Максим. — Каждый раз всё заканчивалось одинаково.
Денис округлил глаза.
— Как заканчивалось?
— Не слишком хорошо, — щека малыша дёрнулась. Он поправил очки. — Как будто что-то не пускает… что-то не хочет, чтобы я там оказался. Оставалось только бродить кругами.
Немного погодя он прибавил:
— Это я позвал тебя к себе. Я подумал, что вдвоём нам будет проще туда добраться. Прости, что вырвал тебя из твоего уютного мира, но без твоей помощи у меня ничего не получалось.
Денис почувствовал, как по тыльной стороне рук бегут назойливые мурашки.
— Я и сам… если б только точно знал, что у меня есть брат, я искал бы тебя, пока не свалился в какую-нибудь… дырку от бублика, которая привела бы меня сюда.
Максим смотрел в землю. Черты лица его вдруг истончились — так, как если бы его нарисовали карандашом для чертежей, тем, что постоянно лежал у папы на столе («2Т» или как он там называется?). Сложно было различить в них сейчас хоть какую-то эмоцию.
— Мы дойдём до этого маяка, братец, — попытался уверить его Денис.
Муравейники закончились; оглядываясь назад, Денис видел на фоне серого пейзажа их очертания. Они казались залысинами гоблинов из финских преданий. Из леса будто бы кто-то смотрел, туда Дениса совсем не тянуло. В поля уходить по-прежнему не хотел Макс. Он считал, что двигаться вдоль кромки леса безопаснее. Доминико хмурился: «Это всё равно, что оказаться меж зубов спящей акулы и топать по её языку».
