Та, конечно, могла и закричать, но голос куда-то делся, поэтому из открытого рта вырвалось лишь визгливое хрипение.
Между тем кошка спокойно и даже величественно прошла по периметру комнаты, брезгливо выдернула ногти из ворса паласа, и легко запрыгнула на кровать, прямо на грудь к Катиной маме.
— Вставай! — истошно заорало животное.
Катя ничего не успела сделать. Надо было ее согнать с кровати, выставить за дверь, или за окно, но девочка словно окаменела. Не в силах очнуться она лишь наблюдала, как мама открыла глаза, внимательно, без тени удивления посмотрела на кошку, и резко села:
— Отец мой, уже? — голос ее звучал хрипло и незнакомо, глаза цвета байкальского льда искрились от слез. Черная кошка моргнула и принялась вылизывать шерстку на груди.
— Мама, — Катя бросилась к матери, с усилием опрокидывая ее на подушки, — тебе нельзя вставать. Доктор сказал, что…
— Ш-ш, — мама приложила указательный палец к губам дочери, высвобождаясь, — не о том ты сейчас говоришь.
Катя вздрогнула:
— А о чем? О чем я еще могу сейчас говорить! Мам, я не понимаю ничего. Что происходит-то?
Та встала и привлекла к себе дочь, крепко обняла:
— Бедная моя! Все так не вовремя, — кошка за Катиной спиной хмыкнула. — Родная моя, у нас мало времени. Надо торопиться, раз уж так вышло… Я сейчас должна уйти, — Катя ахнула. — Тише, не спорь. Слушай! Я все продумала, никакой опасности нет. В гардеробе есть полка, где мои шкатулки с драгоценностями. Среди них есть та самая, темного дерева, помнишь ее?
— Которую ты мне трогать запрещала? — Катя на миг отстранилась, и тут же заметила, что мама преображается: она вся стала светлее, прозрачнее, и тело светится так, будто изнутри нее зажгли лампочку.
Она хотела было спросить, но мама ее оборвала:
— Время дорого!.. Сейчас та шкатулка тебе понадобится, не расставайся с ней ни на минуту. В ней карта, по ней найдешь ко мне дорогу, — она стала легкой, невесомой, словно оживший призрак. — Я не знаю, когда мы с тобой увидимся, солнышко мое, но я верю, я знаю, что у тебя все получится. Будь смелой и ничего не бойся. Запомни: тебе нужен нос грифона!
Она подняла руки высоко, словно в молитве, и медленно опустила их на плечи дочери. Кате показалось (а показалось ли?), что материнские ладони источают тонкий неясный свет, словно в них поместился кусочек летнего солнца.
Голос у мамы совсем изменился, стал глухим, шелестящим:
— Я отдаю тебе свою силу и всю силу своего Рода. Я передаю тебе силу Рода твоего отца, которую хранила все эти годы. Какой бы она не была, и как бы ты ею не распорядилась. Да будет так!
