Полина спрашивала себя, неужели она настолько плохой или психически нестабильный человек, что не может смириться с тем, что в их семье теперь живет еще один ребенок, и не находит в своем сердце любви к мальчику-сироте?
Но других объяснений и причин не существовало, и хотя она изо всех сил старалась пробудить в себе прежнее теплое отношение к Алику, ничего не выходило. Она сторонилась мальчика — совсем как Соня. Если бы не любовь и привязанность Жени, Алику жилось бы в их семье ничуть не легче, чем у дяди с тетей, с грустью думала Полина, мучаясь виной.
После ночного происшествия она несколько дней не могла прийти в себя. Она видела темную фигуру так отчетливо и ясно! Могла поклясться, что ей не почудилось!
Но ведь никто, кроме нее, ничего такого не видел. Алик, прежде чем зажечь свет, не заметил жуткого визитера. Он утверждал, что Полина находилась в кухне одна, и подошедший через мгновение Женя тоже никого постороннего не видел.
Имелось и еще одно обстоятельство. Время.
Вставая с кровати, Полина видела на часах 2.32. А когда Женя снова отвел ее в спальню и уложил в кровать, было уже почти пять утра. Два с половиной часа, которые выпали из ее памяти! Она готова была поклясться, что прошло не более сорока минут.
— Выходит, я сама написала это, не помня, как и когда?
«Не только написала, но еще и передвинула стулья, вытащила из шкафа и высыпала на стол всю соль, что нашлась в доме…»
— Полечка, согласись, больше некому, — мягко заметил Женя. — Я точно не делал, значит, ты.
Это и в самом деле не мог сделать никто другой. Не только потому, что Полина была в кухне одна, но еще и потому, что никто, кроме них двоих, не знал, как они собирались назвать нерожденную, погибшую в утробе дочь.
Ася. Это имя ноющей болью отдавалось в сердце. Боль притупилась с годами, но не исчезла.
— Все пройдет, ты поправишься, — успокаивал Женя. — Все объяснимо, ты так страдала, тебе многое пришлось пережить. Нужно больше отдыхать, принимать лекарства. Скоро ты придешь в норму.
Полина улыбалась и кивала, а внутри все леденело от боли.
«Если бы ты знал, как я устала чувствовать себя ненормальной, слезливой, слабой! Как надоели мне твои лживые уверения и этот ласково-снисходительный, жалеющий тон, в котором явственно слышится опасение! Ну почему, почему ты даже мысли не допускаешь, что мне не почудилось?! Отчего ты даже предположить не можешь какую-то аномалию, а сразу списываешь все на мою психику, нервы, болезнь? Почему я для тебя однозначно виновата, пусть и без вины?»
