Я слышала его пение каждый раз, когда включала кран, поэтому перестала подходить к раковине.
До переезда в общежитие оставалось шесть дней. Я купила в аптеке пятилитровую канистру с водой для питья и чистки зубов. Купила антисептик для рук. Купила пачку белых футболок и упаковку белого белья. Купила детскую присыпку для своих засаленных волос.
Я заказывала гороховый суп.
Омлет.
Кофе.
Расплачивалась банковской картой.
Оставляла на чай восемнадцать процентов.
Говорила: «Спасибо».
Мне говорили: «До вечера».
«Увидимся утром».
«Блюдо дня — вишневый пирог».
Я говорила: «Спасибо».
Говорила: «До скорого».
Смотрела направо, потом налево.
Переходила улицу.
Включала телевизор. «Судья Джуди». Закадровый смех. Always, Dove, «Мистер Пропер».
Откидывала одеяло, не обращая внимания на пятна; заползала под него, как крыса в стену; ворочалась, чтобы устроиться поудобнее; заставляла себя лежать смирно; заставляла закрыть глаза.
— Все в порядке, — говорила я себе.
И шептала:
— Тс-с-с.
— Поехали со мной, — говорит Мейбл.
Я уже закончила свой рассказ. Мы сидим на полу друг против друга, прислонившись спинами к кроватям. Я должна испытывать облегчение, потому что впервые все рассказала, но не испытываю. Пока. Может, утром все изменится.
— Обещаю, что прошу в последний раз. Поехали всего на несколько дней.
Если бы он не врал.
Если бы Голубка была пожилой дамой с красивым почерком.
Если бы он хранил в чулане только пальто, сознавал, что у него почернели легкие, и без подозрений пил виски.
Если бы я могла перестать представлять сцену прощания в больнице: накрахмаленные простыни, его руки, сжимающие мои. И он говорит что-нибудь вроде: «Встретимся на том берегу, Моряк». Или: «Я люблю тебя, милая». И медсестра касается моего плеча и сообщает, что все кончено, хотя я и так это вижу по неподвижной умиротворенности его тела. «Можешь не торопиться», — шепчет она, и мы остаемся наедине, он и я, пока не наступает ночь и я не нахожу в себе силы выйти из палаты.
— Как я могу тебя здесь оставить? — спрашивает Мейбл.
— Прости. Я поеду с тобой. Однажды. Но завтра — никак не могу.
Она теребит потрепанный край ковра.
— Мейбл.
Она не смотрит на меня.
Вокруг тишина. Я бы предложила куда-нибудь сходить или хотя бы просто прогуляться, но мы обе боимся холода. Луна идеально вписана в раму окна — белый полумесяц на черном фоне, и небо такое ясное, что я понимаю: снег прекратился.
— Зря я только звонила и писала сообщения, — говорит Мейбл. — Надо было сразу к тебе прилететь.
