«Мне, многодетной матери, колхознице, хочется высказать свое возмущение, — пишет А. Шишова из поселка Паназарево Костромской области. — Недавно я ездила в гости к сыну в Лодейное Поле. В Ленинграде в вагон с криком, гиком ввалилась компания модно одетых молодых людей. Только по накрашенным губам можно было отличить девушек от юношей.
Болтали они о многом, но когда задели мою родину, Кострому, именуя ее не иначе, как „провинцией“, „глухоманью“, терпение мое лопнуло.
— Да знаете ли вы, отсталые люди, — сказала я им, — что Кострома имеет мировое значение. Со всех сторон приезжают в наши колхозы и совхозы ученые, фермеры, чтобы поглядеть на наш племенной скот…
К сожалению, никто из пассажиров меня не поддержал, только посмеялись:
— Дай им жару, бабка!..
А один молодчик даже крикнул:
— Если ты, мамаша, пикнешь еще, мы тебя из вагона выбросим.
Откуда берутся у нас вот такие охвостья? Ведь не ворона же их высидела, матери их родили! Так где же они, эти матери, выраставшие этакое позорище?!
Дорогие мои, до восемнадцати лет ходила я в домработницах, окончила потом школу малограмотных, а теперь читаю и книги, и газеты, и журналы. Мне пятьдесят восемь лет, и я хорошо вижу, как меняется к лучшему наша жизнь. Я воспитала шестерых детей, росли они без отца, привила я им любовь к труду, уважение к людям, все они работают.
А чем заняты эти трутни, почему иные из нас равнодушно проходят мимо них?
Ведь едят-то они костромское масло, наш прославленный сыр, не обходятся без хлеба, возделанного нашими руками, а сами с отвратительными улыбочками говорят о „провинции Костроме“. Нет, не могу я быть спокойной, встречаясь с такими!».
Не потому ли скатываются в грязь, в болото низкопробной обывательщины стивы и алисы, что общественные организации, коллективы учреждений, предприятий, учебных заведений, где они работают или учатся, слишком бездумно относятся к их «шалостям»? Можно ли назвать «шалунами» шалопаев, презирающих людей труда? Не следует ли устроить им очную ставку с тружениками заводов и фабрик, за счет которых они учились, а теперь кормятся и одеваются? Почему бы в парках, во Дворцах культуры, в институтах, в домовых красных уголках не поговорить с ними по душам, начистоту, показать им их полное ничтожество, пустоту, невежество?
Они истекают слюной перед заморскими подтяжками и музыкальной какофонией ресторанных джазов, а мир в это время рукоплещет советскому балету, хору Свешникова, восхищается нашими научными и техническими достижениями, ловит сигналы советских спутников, шлет слова привета покорителям целины, осаждает наши выставки за рубежом, с волнением следит за могучей поступью строителей коммунизма.
