и потом ещё ножницы, сетка для волос (!), лента для бороды (!), нижнее бельё, рубашки, очки, футляр для очков, носовой платок 6.
одну житан. сколько времени. глазные веки играют в свою игру. ботинок. он лежит на полу, запрокинувшись. у меня, кстати, всего две пары носков. медбрат надо мной ходит из угла в угол. жидкость стоит в отопительных трубах. пометка на катушке с нитками. и кофейная мельница, в особенности имеется в виду - вращательный рычаг!
я выскальзываю на улицу. на ладонь падает капля дождя. быть воспринимаемым - агония этого. я наблюдаю глаз. странный солнечный шарик. иннервация мерцательной мышцы... какова площадь радужной оболочки, если площадь зрачка принять за ноль?
5 см2? я останавливаюсь перед витриной рыбного магазина, разглядываю плоские кружки рыбьих глаз. темной тенью я выныриваю в рыбьих мозгах.
прогуливаясь дальше, я подхожу к людям вплотную, чтобы наблюдать сокращения их зрачков. люди - лишь одушевлённые штативы для передвижения глазных яблок.
вечером я возвращаюсь к сeбe в комнату. шляпа падает с головы, и я спотыкаюсь об неё. потом я подхожу к зеркалу, вырываю несколько волосков из бороды: розовый эпидермис, ногти, щетина: конгломераты моего я.
плюх! мой мозг вываливается из головы! я ни капельки не удивлён, нисколько не шокирован! я рассматриваю свои granulationes arachnoidales и разветвления a.
meningea media. восхитительная бестактность!!
однажды мне повстречался старик, не помню точно, когда, или это я ему повстречался, да он мог быть и мной самим. я ничего против него не имел, и тем не менее, у меня было непреодолимое желание совершить над ним насилие. есть что-то художественное в том, чтобы повалить старика на пол, тайное произведение искусства, скрытый поэтический акт. и однажды я подсматривал за неким стариком через замочную скважину в его двери. я стоял на сквозняке в холодном коридоре.
только часть его была освещена рассеянным светом. я же стоял в абсолютной темноте. в квартире старика не было света. смеркалось, на сундуке лежали грязные рубашки. я наблюдал за тем, как старик бессмысленно слонялся по комнате. он искал свои очки. я их видел. они лежали на столе, полуприкрытые газетой. я неотрывно смотрел на них, в то время как он их искал. мне было страшно, что-то угрожающее исходило от него, я даже содрогался внутренне от ужаса. мне не было видно всего помещения, только столько, сколько позволяла скважина. он мог, к примеру, без помех подобраться к двери, мог давно меня заметить, мог уже некоторое время просто ломать комедию передо мной, чтобы усыпить мою бдительность; и кроме того, я должен был оставаться настороже, потому что не хотел быть обнаруженным за этим занятием. к малейшему шороху я прислушивался с опаской. я пугался самого себя, своего собственного тела. я поедал глазами каждый предмет, видимый сквозь замочную скважину, и размышлял о том, какое значение приобрела бы та или иная вещь вследствие убийства. вызвала бы чьё-то возмущение или натолкнулась на равнодушие? ужас? отвращение? была бы уничтожена?
