Знание-сила, 1997 № 09 (843) | страница 25

Такова ситуация нашей науки: как в практике экономической жизни необходимо все называть чужим именем, потому что иначе потеряются регуляторы,— так же в ее изучении. Система заинтересована в том, чтобы все представления, термины, категории были взяты со стороны. Она хочет описывать себя чужими понятиями, мерить иными критериями. Она не будет вырабатывать собственный язык самоописания просто потому, что это мешает жить. Кто-то может сказать: конечно, обман нужен, чтобы пустить пыль в глаза Западу, получить деньги от МВФ. На деле и это — мифологема, посредством которой она примиряет с собой.

Как же в этих условиях действовать вам, исследователям, желающим изучать экономику как она есть, добывать цифры и факты, моделировать скрытую этику и нормы ненаказуемости, вычислять кривые зависимостей и региональных различий? Как исследовать то, что происходит в латентной среде, этом подводном слое экономики?

В том-то и драматизм нашего положения, что, додумав все до конца, мы вынуждены будем признать, что системе это не нужно. Ведь скрытые механизмы работают не на рациональном уровне. Они используют людские нервы, страхи, социальные инстинкты, диктующие решения, которые никогда не пришли бы в голову рациональным путем. Они вынуждают к ритуальности и импровизации, групповой солидарности и поиску выхода из патовых ситуаций, способности «делиться» и выявлять чужаков. Они требуют того, что очень далеко от пресловутого западного гуманизма с его отчужденной формализацией обязанностей и прав.

А потому, поняв двигательные механизмы системы, мы вынуждены признать ее табу. И если тем не менее говорить о шутовской экономике (слава Богу, цензура не запрещает), то лишь как концептуалисты, исследующие контуры и границы возможной науки, но не занимающиеся ею на деле. Ибо тех, кто решит заниматься, ждет судьба официальных ученых эпохи социализма — участие в сговоре имитаторов.

Смиримся до времени. Лишь скажем на будущее: смотрите, коллеги, когда понадобится, вон в том архиве лежит методология. Это единственное, что мы можем сегодня сказать.

Но если когда-нибудь наступит такое время, придется быть готовым к пересмотру многих стереотипов, на которых зиждется современное экономическое знание. Ведь причины «упрямства» системы, не желающей рационализироваться по западноевропейскому образцу, не отыщешь в одной лишь «национальной специфике» (много ли на свете рациональных народов?), пережитках социализма или — в чем вы там еще намерены их искать.