…каждый американец знает, что Бродвей возник ещё до того, как на Манхэттен ступила нога бледнолицего. По словам археологов, нынешние очертания знаменитого проспекта повторяют исконную индейскую тропу, которая связывала южную и северную части острова: путникам, идущим по холмистому ландшафту, приходилось держаться узкой лощины.
Каждый американец знает, что когда сюда пришли голландцы, то значение дороги «север-юг» сразу возросло. Она соединила два первых европейских поселения на острове – Новый Амстердам и Гарлем. Потом туземное название Виквасгек заменили на название «Господская улица» (Heere Straat), видимо, как более приемлемое. А после того, как Новый Амстердам стал Новым Йорком, на карте и появилось нынешнее громкое имя – «Широкая дорога»…
Итак, на Бродвее появилась процессия. Впереди процессии шёл литаврист со своими котлообразными литаврами. Он с большим искусством бил палочками в литавры одиночными ударами совершенно умопомрачительный, не иначе как, африканский ритм, периодически вставляя в него тремоло огромной частоты, напоминающее раскаты грома. Эти звуки достигали градаций от едва слышных до оглушительных и будили в крови древние забытые человеческие инстинкты.
За литавристом торжественным шагом выступал глашатай, который в перерывах между громом литавр начинал выкрикивать текст объявления, говорящего, что через два дня в городе состоится боксёрский поединок, билеты на который будут участвовать в розыгрыше лотереи, причём во время поединка публике будут предлагаться крепкие напитки, а все боксёры, желающие принять участие в поединке, будут пропускаться бесплатно, и что разыгрываться в лотерее будет непревзойдённый маг и боксёр с Мавританского берега Слоновой Кости.
Главное действующее лицо, – до пояса обнажённый, несмотря на плохую погоду, Платон, в руках которого было деревянное копьё, увешанное какими-то погремушками, – шёл позади глашатого и то, что он вытворял, совершенно не поддаётся описанию, хотя попробовать можно.
Платон стал ещё выше ростом и ещё чернее кожей, Платон гордо раздувал широкие ноздри, Платон сверкал белками глаз и ослепительно сиял зубами, Платон строил устрашающие рожи окрестным кумушкам, которые высыпали на улицу при первых звуках литавр, а перед их мужьями он напрягал могучие бицепсы и поворачивался направо и налево, показывая товар лицом.
Более того, Платон неожиданно начинал подпрыгивать, потрясая копьём и улюлюкая, причём подпрыгивал он неустанно, взлетая чуть ли не над головами окружающих, с лёгкостью, которую трудно было предположить в таком мощном теле. Ещё Платон время от времени, откинувшись назад всем телом, выкрикивал в воздух что-то протяжное и ужасно мелодичное на своём непонятном языке – и эти звуки завораживали и потрясали. В них чувствовалась сакральная истина и вековая мощь давно вымерших и утраченных цивилизаций.
