Норма Джин была невысока ростом, хорошо сложена, с пепельными, поднятыми вверх волосами и гордым детским ртом. Капитан ощутил мелодию всей кожей: в этом пении ему чудились обрывки давних грёз, старательно забытое сверкание переливчатой парчи, белая пена кружев, заломленные женские руки.
У певицы был странный голос – мятежный и ужасно печальный, а может быть, это просто песни были такие. Она пела о полевой ромашке, сорванной и брошенной безжалостной рукой, о мокрой мостовой, над которой завывает ветер, о холодном тумане, о пьяных глазах, жалких монетах и бездушных слезах. От этих песен хотелось услышать чей-то зов и откликнуться, но каждый в зале с горечью понимал, что никто его не позовёт, потому что рядом нет никого.
В трепетном свете множества свечей лицо певицы казалось очень бледным, и капитану казалось, что он сразу узнал это лицо, словно оно состояло из многих-многих знакомых ему женских лиц, очень важных когда-то, но потом забытых до стёртого, бесцветного воспоминания. И вот опять это лицо возникло перед ним, но сейчас оно было озарено какой-то волнующей и погибельной красотой… «Зыбкое лицо, – подумалось капитану, – зыбкое, как море: чуть переменится ветер, и его выражение станет иным». Это лицо уже дурманило его, как начало лёгкого опьянения, и он уже чувствовал, уже понимал, потому что не мог не понимать, что будет дальше.
Джентльмены, замерев, смотрели на сцену, и вдруг доктор Легг услышал севший голос капитана, который, не отводя глаз от певицы, сказал:
– Джеймс, найди мне цветы… Где хочешь, но найди.
Доктор удивлённо глянул на капитана: тот смотрел на подмостки заворожённым взглядом, весь подавшись вперёд, весь поглощённый тем, что там происходило – кажется, он даже уже и не помнил, что сказал только что. Доктор встретился взглядом с мистером Трелони и опять посмотрел на капитана, – у того на высоком лбу от напряжения налилась жила, – и встал со стула. Тут песня закончилась, в зале захлопали, и в этом шуме доктор вышел из зала. Капитан, казалось, его ухода даже не заметил.
Доктор Легг перешёл улицу и в вестибюле своей гостиницы, – будем так, на французский манер называть нижний зал «Золотой короны», – подошёл к хозяину и спросил:
–А скажите, любезнейший, где я у вас в городе могу купить цветы?
– Цветы? Купить? – На изумлённом лице хозяина была написана мысль, что он никогда в жизни не слышал ничего глупее.
– Да, купить цветы, – повторил доктор, совсем не смутившись, и добавил: – Очень надо.
