Остановился на минутку Колька, мать шьет у стола отцовскую рубашку, вздыхает, а отец держит в одной руке сапог, а другой ус крутит и смотрит на Кольку так ласково, ласково, никогда еще так не смотрел.
Поужинали, будто под великий праздник, тихо и торжественно, хотя ничего, кроме пустых щей, на столе не было. И мать, и отец оба задумчивы и ласковы.
Колька лег на скамейку, но долго ворочался— заснуть не мог, — все вспоминал то Катю Морозову с котенком, то выбитое окно, то взгляд отца непонятно ласковый.
Отец и мать за занавеской на кровати о чем-то говорили, но так тихо, ни одного слова не услышишь.
Заснул Колька. Видел во сне — скачет он по полю на черной лошади, в руках сабля, грива коня развивается. — «Ура» крикнул Колька и проснулся.
В комнате темно, а за занавеской отец говорит совсем громко:
— Ничего, Лиза, не поделаешь, не навек, может, расстаемся и напрасно ты меня только расстраиваешь. Уклоняться невозможно и подло. А о Кольке я не меньше твоего думаю. Он — парнишка шустрый и ладный. Из него человек выйдет…
Жалостно стало Кольке и радостно. Не удержался он и заплакал, засовывая в рот рваное одеяло, чтобы не слышно было.
Так в слезах и уснул.
Случилось это так: Колька тащил из районки селедки и хлеб, обе руки заняты. У Варваринских ворот стоял Сережка Варварин. Завидев Кольку, пользуясь тем, что руки у того заняты, да и не посмеет драться на улице у чужих ворот, Сережка принялся задирать.
— Рыжий красного спросил —… затянул Сережка ужасно противным голосом песню, которой Кольку дразнили.
Не стерпело сердце, в глазах даже потемнело от ярости на такую наглость.
Колька быстро положил хлеб и селедки на тумбу и, как вихрь, налетел на Сережку. Тот только лицо руками закрыл, как куль повалился и загундосил.
А Колька сидел уже на нем верхом и колотил, сам ничего от гнева не соображая.
— С девчонками драться, а сам гундосить, я тебе покажу, — вопил Колька и дубасил Сережку. Но, вспомнив про селедки, да и на улице все-таки еще Варваринские на помощь выйдут, Колька последний раз с наслаждением дал тумака по пухлой Сережкиной шее и поднялся, забрал свою поклажу и важно победителем направился к дому, мало обращая внимания на Сережкины вопли.
— Черт рыжий, это тебе не пройдет, не пройдет, черт рыжий.
Колька сдал матери хлеб и селедки и побежал на двор, где малыши его еще с утра ждали.
Конечно, малыши Кольке неровня, немножко даже стыдно возиться с ними, но зато они так слушаются Кольку, так просят всегда поиграть с ними. А начнешь играть и забудешь, что это малыши.
