Мотька парень толковый и, видно, бывалый.
Пока до горки шли, о многом наговорились и драться раздумали, как-то забыли будто, пришли на бугор, сели на траву. Колька и Мотька по середине, как гости.
Выяснилось, что позиции совсем недалеко — вон там за леском, двух верст не будет, там и окопы вырыты, а из пушек пятый день не стреляют, была беда, полдеревни разворотили, старуху Алену убили, когда она вышла гусей загнать, сидели тогда все в погребах и на огородах — страшно очень.
Три раза деревню ляхи брали, а потом опять их красные вышибали.
— Ляхи сердитые, все с усами и ругаются, дерутся больно, на глаза не попадайся.
Мотька о ляхах хорошо знает, два раза от них убегал и по-польски говорить умеет.
Колька тоже немало рассказал и о Москве. и о бегстве своем, и о том, почему с буржуями сражаться нужно всем рабочим и крестьянам.
Под конец Мотька сказал:
— А на позиции мы с тобой сбегаем.
— Дядя Вас заругает.
— Ничего не заругает, мы им хлеба отнесем.
На том и порешили, если завтра на смену не придут, бежать самим на позиции.
Колька обошел своих, тех, что остались в деревне пятерых кашеваров и больного Федора, посмотрел на вещи, вздохнул, скучно было в темной, брошенной хозяевами избе, ах, как скучно.
А где же отец? В первый раз подумал, что не так-то легко будет его найти в этой сутолоке.
Ночью громыхало что-то — не то гром, не то пушки, стекла звенели в рамах. Жутко было и одиноко и совсем уже не так интересно на позициях сидеть одному в темной избе.
Ну да завтра, непременно завтра… с тем Колька и заснул.
Утро пришло жаркое, веселое, праздничное.
С позиций не возвращались. Прибегал только запыхавшийся Ивашка, рассказывал, что сидят в резерве в болоте, подмокли сильно, но потерь нет, велено кухням в полдень подъехать к лесу, чтобы людей голодом не морить.
Принесли потом четырех раненых, незнакомых, из чужого полка. Они охали сильно и стонали.
Старый фельдшер Игнатыч на деревянной колтушке им перевязки делал, ворча и покуривая трубочку, Кольку заставил за водой бегать и бинты держать.
Страшно было смотреть, как большие бородатые мужики кричат криком и слезы бегут по почерневшим лицам.
Еще никогда Колька такого не видел, а Игнатыч покуривает свою трубочку и покрикивает на Кольку.
— Ну, шевелись скорей.
Едва выбрался Колька.
Наконец кашевары засобирались, лениво, едва, едва двигаясь, стали запрягать лошадей, складывать хлеб в мешки.
Колька и Мотька около них вертелись, помогали — только бы скорей собрались.
